Кроме того, теории Ботелла недостаточно для оправдания этой практики. У Фрейда применение рефлекторной дуги предусматривает только монадическую концепцию сознания и не отражает того, что происходит между двумя людьми. Позднейшая фрейдовская метафора телефонной линии, описывающая бессознательное общение (одностороннее), здесь тоже не очень подходит. Для того чтобы осмыслить клиническую практику, предложенную Ботелла, необходима теория объектных отношений в той или иной форме: теория, которая устанавливает отношение между интрапсихическими процессами защиты от знания и эмоциональными коммуникативными процессами, а также, возможно, связывает их в биографическом времени.
Аргументы в пользу работы в рамках текущего момента в подавляющем большинстве убедительны. Аналитик может получать из первых рук исключительно сведения о текущей ситуации в приемной (эпистемологический аргумент); именно текущая ситуация актуальна и доступна в эмоциональном отношении (экономический аргумент Фрейда в пользу работы в переносе); и только текущее согласие между пациентом и аналитиком может создать состояние, в котором повторяющиеся паттерны действия, чувства и восприятия могут быть отыграны, пережиты и выражены в словах в конкретный момент лечения.
Однако спорной остается необходимость или по крайней мере возможная целесообразность установления связи между текущими проблемами и прошлыми переживаниями путем реконструкции и объяснения, так же как и припоминания. Ботелла демонстрирует, как использование центральных событий детства в качестве образцов или протонарративов может помочь в упорядочивании и выражении текущих аффективных состояний. Фонаги (Fonagy, 1999) утверждал, что поскольку укорененные паттерны отношений, или способы-бытия-с-Другими (Boston Change Process Study Group, 2007), формируются в течение первого года жизни, сформировавшие их переживания в любом случае невозможно вспомнить, и, следовательно, припоминание не несет в себе никакой пользы для лечения. Фонаги приравнял паттерны отношений к имплицитной, а точнее, процессуальной памяти, о которой говорят в экспериментальной психологии. Однако концепция имплицитной памяти слишком широка и неконкретна и потому бесполезна; она говорит лишь о том, что память сохраняет нечто недоступное для воспоминаний. Другие теории автобиографической памяти также проводят различие между памятью конативно-перцептивной и лингвистической (например: Bucci, 1997) или между конкретными чувственными и более абстрактными уровнями репрезентации автобиографических знаний (например: Singer and Conway, 2011; Habermas, 2012), но в более сложной форме. Кроме того, в концепции имплицитной памяти не хватает критериев, которые позволили бы различить более и менее здоровые паттерны отношений. Наконец, теория автобиографического припоминания и неприпоминания должна учитывать формирующее влияние семейной практики (или ее отсутствия) запоминания и передачи семейных историй, в том числе о младенчестве ребенка (Fivush et al., 2011).
Довод в пользу припоминания как терапевтического инструмента состоит, как мне представляется, из двух частей. Один аргумент заключается в том, что травматические переживания имеют свойство повторяться, поскольку они не проработаны должным образом, то есть, например, не облечены в слова и не упорядочены в виде автобиографических повествований. Поэтому припоминание травматического переживания помогает психически проработать его, обозначить и упорядочить связанные с ним аффективные состояния и побуждения, чтобы сделать его частью своего жизнеописания. Ботелла утверждает, по всей видимости, что это относится и к возможно травматическим переживаниям очень раннего детства и поэтому реконструкции этих переживаний оказывают целительное действие.
Второй аргумент состоит в том, что автобиографические воспоминания позволяют воссоздавать контексты, которые объясняют повторяющиеся паттерны чувств и действий. Ферро (Ferro, 1999) утверждает, что полезно любое повествование, которое выражает текущее переживание. В пользу этого предположения можно сказать, что мы на самом деле никогда не знаем, какое переживание стояло у истоков конкретного паттерна переживания и формирования отношений. Скорее всего, укорененный паттерн отношений формируется и закрепляется несколькими переживаниями, в чем-то сходными между собой. Кроме того, Ферро мог бы возразить: если задача состоит в том, чтобы найти контекст, объясняющий повторяющийся паттерн, то этот контекст не обязательно должен быть из личного прошлого – сказка или фильм подойдет здесь не хуже.