Эта крайняя трудность матери – катектировать своего младенца как живого человека с будущим и как ее собственного ребенка – оставит неизгладимые следы в психическом функционировании младенца и затем ребенка. В зависимости от реакций, которые, как обнаружил ребенок, «позволяют жизни младенца продолжаться», аналитик столкнется с различными клиническими сценариями, каждый из которых определяется природой обнаруженных защит. Ближе к концу своей работы Пьера Оланье описывает три таких сценария.
В этом тексте она ставит под сомнение свою собственную эпистемологию, предостерегая читателя не попадаться в ловушку ее теоретических конструкций, которые являются только аппроксимациями. Это довольно большая редкость, чтобы обратить на нее внимание.
Мы никогда не сможем представить себе, или сфантазировать,
В своей последней лекции (за два месяца до смерти и как раз перед тем, как ей был поставлен диагноз рак легких, который ее убил) Пьера все еще пыталась разобраться с происхождением своей эпистемофилии:
Иногда я задаюсь вопросом, смогла ли бы моя мысль когда-либо на самом деле отказаться от иллюзии, что она откроет свое собственное происхождение; возможно, это именно то, что я постоянно пытаюсь сделать.
Да, Пьера Оланье была интерпретатором в поисках смысла (Aulagnier, 1986b).
Рождение тела, происхождение истории[67]
Пьера Оланье
Piera Aulagnier. Birth of a body, origin of a history. Int J Psychoanal (2015) 96:1371–1401.
Путешественник, блуждающий в мифическом мире, непременно столкнется с прорицателями и среди них – с рядом именитых слепцов. Эти последние расскажут ему, какие кары ожидают всякого, кто осуществил запретное желание и посмел сделать известным, явным – для себя и других – то, что должно было бы оставаться неизвестным, сокрытым. Но именно эта их прорицательская способность может указать путешественнику: подлинное знание требует, чтобы мы освободили себя от той завесы, которую представляет собой видимое. Либо мы доверяем чувственному миру и верим, что реальность соответствует его внешнему образу, либо мы не позволяем поймать себя в ловушку; и тогда лучше всего убрать эту ловушку совсем.
Однако если бы мы действительно последовали этому совету, мы бы очень скоро обнаружили, что человеческую реальность, в отличие от мифической, можно уловить только при помощи этой сенсорной деятельности, которая служит неким селектором, переходным мостиком между психической реальностью и другими пространствами, откуда она берет свой материал, начиная с ее собственного соматического пространства.
Прежде чем обсуждать функцию тела как медиатора и объекта интереса в отношениях между двумя психиками и между психикой и миром, давайте рассмотрим три формы существования, при которых реальность (и, таким образом, тело) представляет себя человеку; четвертая же дается нам в результате компромисса, который возникнет как неизбежное следствие. Я использую здесь термин «реальность» в его наименее теоретическом смысле и в значении, наиболее естественном для человеческой мысли: с точки зрения субъекта, реальность совпадает с полной совокупностью явлений, существование которых самоочевидно. Это означает не то, что каждый субъект распознает один и тот же набор, или ансамбль, экзистентов, а, наоборот, то, что только этот ансамбль будет присутствовать в построении реальности каждого и любого субъекта.