Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

«Остаток» этот, находящийся за пределами познаваемого, как мне кажется, близок к тому, что Лакан определил понятием «реальное» (réel), дифференцируемым от понятия «реальность». Реальное, сказала бы я, перефразируя еще одно выражение Лакана, есть то, что сопротивляется реальности как реальности относительно человеческого порядка и к нему принадлежащей. Но в этот человеческий порядок мы должны также включить аналитика и признать, что, как любой субъект, он подвержен ограничениям, которые «природа» его психики накладывает на деятельность его мысли, на его желания приобретать знания.

Но давайте оставим теоретиков и обратимся к обычным людям: две формулировки, предложенные выше, предполагают, как мы видели, что психика смогла совершить тот «фундаментальный шаг», который позволил ей признать существование какого-то иного пространства. Но какой была ситуация до этого момента? Пока психическое пространство и соматическое пространство остаются неразделимыми, пока никакой внешний экзистент не может быть признан как таковой, все, что воздействует на психику, все, что модифицирует ее собственные ощущаемые переживания, будет соответствовать единственному постулату самопорождения. Психика будет приписывать активности сенсорных зон власть порождать свои собственные переживания (удовольствие или страдание), свои собственные движения катексиса или декатексиса – и тем самым единственный «самоочевидный факт», который может существовать на заре жизни.

В течение того времени, которое предшествует тяжкому испытанию сепарации, реальность – термин, который заслуживает, чтобы здесь его заключили в кавычки, – будет полностью совпадать со своим воздействием на соматическую организацию, с теми модификациями и реакциями, которые происходят там. Единственная формулировка, которую можно применить к этому, такова: реальность самогенерируется сенсорной активностью.

После того как будет признано, что грудь, как первый представитель отдельного мира, существует вовне, субъект получает доступ к этому новому пространству реальности, где «знаки», уловленные нашими чувствами, будут подавать двум носителям любых отношений информацию о том, что они воспринимают или предполагают относительно их взаимных желаний: эти знаки прежде всего являются частью тех аспектов мыслимого, которые возможно фантазировать и интерпретировать. Какими бы разными они ни были, у них будет одна и та же характеристика: их присутствие или их отсутствие оказывает модифицирующее воздействие на окружающую среду, на тело и прежде всего на собственное психическое состояние субъекта. Является ли эта модификация объективной или такой модификацией, которую видит (либо думает, что видит) только тот, кто интерпретирует, она будет достаточной, чтобы вызвать самомодификацию его собственного психического переживания.

Вот почему можно сказать, что пространство наших отношений находит свои якорные точки в знаках, при помощи которых модификации, действующие в психическом пространстве двух полюсов отношений, представлены и вписаны в сцену реальности. Эти «модификации» обладают особой сигнальной функцией, когда они касаются соматического пространства.

Три предложенные мною формулировки, объясняющие отношение психики к реальности, можно как таковые применять к тем отношениям, которые существуют между психикой и соматическим пространством самого субъекта. Здесь вновь активность сенсорных зон, всемогущество желания и то, что сообщает о теле культуральный дискурс, будут порождать три репрезентации тела, три формы знания, которые психика получает о нем, – моменты получения знания, следующие один за другим во времени, при этом не исключая друг друга. Они сталкивают нас с тремя формами существования и с тремя принципами причинности, которые реальность и тело должны сохранять, чтобы не подвергать опасности свои катексисы; и именно поэтому все три будут участвовать в компромиссе, составляющем четвертый, самый решающий для нашего психического функционирования.