Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Отношение каждого субъекта к этому телу, сталкивающему его (ее) с этой ближайшей, самой знакомой и самой катектированной реальностью, будет зависеть от того компромисса, которого он сумел достичь между тремя каузальными концепциями тела: из них первые две соответствуют универсальным и вневременным потребностям, тогда как последняя не только зависит от культурального времени и пространства, специфичного для данного субъекта, но и будет единственной, которую психика может отвергнуть или модифицировать и интерпретировать иначе, чтобы сделать ее совместимой[69] с двумя другими. Наше отношение к телу, как и наше отношение к реальности, таким образом, является функцией того, как субъект слышит или искажает общий дискурс, либо того, что он остается к нему глух. Очевидно, что его реакции являются следствием специфической природы его психической экономии, а не конкретных особенностей его культуры, кроме как при определенных исключительных условиях. Но анализ постулатов культурального послания представляется мне отличным способом подойти к анализу тех реакций, которые даст на него психика.

Не думаю, что я недооцениваю сложность аналитического процесса, когда говорю, что его целью является обнаружение разумных и неразумных причин, ответственных за компромисс, выбранный этим конкретным субъектом, и возникающих из этого последствий в его отношении к телу, к другим и к себе. Но для того, чтобы сделать это, нам приходится обратиться к той форме компромисса, которая, я бы сказала, по сути является общей для всех субъектов, сумевших остаться вне поля психопатологии: я не уверена, следует ли рассматривать этот компромисс как характерный для большинства или как норму, но в любом случае это компромисс, который позволяет аналитику оценивать воздействие дискурса, доминирующего в данной культуре. В нашей культуре это дискурс науки.

Отсюда вопрос, который я задаю: что означает ослабление религиозного дискурса в пользу научного для нашего отношения к телу, для нашего понимания собственного соматического функционирования? (Тот же вопрос можно задать по поводу нашего отношения к реальности, к общественной сфере, к закону, но в этой статье центральное место занимает тело.)

Я, конечно, не берусь дать ответ на такой сложный фундаментальный вопрос.

Я ограничусь тем, что укажу две характеристики, выделяющие и определяющие то тело, о котором мы научились думать через религиозный дискурс, и то тело, которое мы знаем через научный дискурс. Первая характеристика связана с тем, какое место в происхождении и судьбе тела занимает желание (в религиозном дискурсе это место предоставляется, а в научном отрицается); вторая характеристика касается регистра видимого.

Религиозный взгляд на мир, свойственный нашей культуре на протяжении веков, разумеется, невозможно свести к фантазии. Вся религия является результатом долгой работы преувеличения, сублимации и вытеснения. Факт остается фактом: тело, которое, согласно священным текстам, соответствует модели первого тела, созданного Богом, тело, которое остается неизмененным в момент воскресения из мертвых, сосуществовало с некой фантазматической репрезентацией, которая всегда будет связывать то, что она репрезентирует, а значит и тело, с желанием. Весь культуральный дискурс имеет задачу интегрировать какую-то долю фантазматических целей с культурой; этот дискурс не в силах их уничтожить, но он в силах предложить им замещающие цели, частичные компенсации. Эта задача будет иметь больше шансов на успех, если желание сохранит свое место в том, что культура утверждает по поводу организации, судьбы и природы людей и вещей. Особенностью тела в том виде, как его представляет наука, является то, что желание в качестве причины его функционирования и в качестве каузального объяснения его судьбы и его смерти исключено. Это научное знание, то самое, внутри которого нашел свое место аналитический дискурс – дискурс немыслимый и неприемлемый в другие эпохи, какие бы противоречия и взаимные вопросы ни разделяли две эти формы знания, – ставит перед собой цель (независимо от избранной области исследования) продемонстрировать такую истину, которая не может более принадлежать сакральному и претендовать на то, что она являет собой неизменяемое откровение.

Что произошло с тех пор, как тело стало избранным объектом наблюдения и исследования? К какому желанию, к какому видению тела отсылает нас наука? Каким побуждает нас видеть тело сакральный дискурс? И какой другой образ тела навязывает нам научный дискурс?