Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Мариетта, подросток психического уровня функционирования, постоянно пребывающая в состоянии ажитации, отрицает такие различия. После трех лет анализа она все еще утверждает, что не знает, когда ее сеанс начинается и когда заканчивается. Ее мир «одномерен»: то, что хорошо, – правда, а правда хорошая и находится внутри меня. Плохое – вне меня.

Обычно, приходя на сеансы, Мариетта легкомысленно напевает. Она поет выходя из лифта, заходя в двери моей квартиры, продолжает петь в холле, поет, когда входит и выходит из консультационного кабинета, идет в туалет или выходит из него. Я думаю, песня в данном случае – это что-то вроде конкретной вещи, наподобие струны, соединяющей все пространства так, что любые различия отрицаются. Она настаивает на том, чтобы дверь консультационного кабинета была открыта.

Все же в результате некоторого прогресса стало возможным попробовать дверь кабинета закрыть. Когда я предложил сделать это, Мариетта ответила типичным образом: «Я буду делать что хочу и когда хочу». Но я закрыл дверь. А по пути услышал, как Мариетта прошептала сама себе: «Дверь открыта». Следуя Фрейду (Freud, 1924), можно сказать, что она нивелировала реальность и вместо этого «наложила иллюзию, как заплату, туда, где возникла трещина в отношении Эго к реальности» (p. 150).

На следующем сеансе Мариетта показала, что оправилась за это время от столь экстренного вмешательства. Входя в кабинет, она оставила дверь открытой, повернулась ко мне и, дождавшись момента, когда я собрался встать с кресла, чтобы пойти и закрыть дверь, закричала: «Иди и закрой дверь, придурок».

В этом случае она признает реальность закрытой двери, но отрицает ее значимость и очевидным образом устанавливает контроль над ней. Так она разрушает свою способность воспринимать, сохраняет всемогущество, избегает мысли, а значит, и знания.

Я хотел бы обсудить еще некоторые особенности этого взаимодействия. Может показаться, что мгновенный ответ, «иллюзия» представляет собой более злокачественный процесс; раньше я так и думал, но теперь – нет. Во-первых, строго говоря, я не считаю это иллюзией. Она знала, что дверь закрыта, и шепот «дверь открыта», думаю, стал ее отчаянной попыткой справиться с какой-то ужасной внутренней ситуацией. В этом смысле она была в контакте с реальностью.

Но материал следующего сеанса принес сложности иного рода. Имевшееся у Мариетты до этого осознание существования внешнего мира, который не поддается ее контролю, претерпело радикальные изменения. Ей больше не нужно притворяться, что дверь открыта. Она признаёт, что дверь закрыта, но смысл этого подчиняется ее всемогуществу: это она потребовала ее закрыть. Возвращение к всемогущему контролю сопровождается ее сильным возбуждением, а во мне размещается чувство растерянности и безнадежности.

Я хочу пристальнее рассмотреть это движение, потому что, с моей точки зрения, здесь лежит путь к решению распространенной дилеммы, возникающей при обсуждении деструктивных психических процессов. Например, когда какой-то первертный сценарий, рассматриваемый как манифестация разрушительных психических процессов, реинтепретируется как необходимая защитная процедура для самосохранения.

Проиллюстрирую это примером из литературы. Фельдман (в цитируемой работе) описывает пациента, который получает определенное наслаждение и удовлетворение от умерщвления своих объектов. Александер (Alexander, 2000) в обсуждении материала рассматривает пациента как переживающего отчаяние и защищающегося от невыносимой боли, деятельности, которая не может быть деструктивной, а служит влечению к жизни, – полностью противоположная интерпретация.

Но если фокусироваться на том, как функционирует деструктивность, мы зачастую видим трансформацию. В большинстве случаев описываемый психический процесс начинается как защита от чего-то невыносимого, и в этом смысле он защитный (например, когда Мариетта притворяется, что дверь открыта). Однако то, что зарождается как защита, еле заметно может измениться, приобретя идеализированное самостоятельное существование, зачастую маниакального качества, оторванное от первой защитной функции. Такие пациенты боятся контакта с другими людьми и считают свою способность к непривязанности доказательством собственного превосходства.