Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Мы должны осознавать: отчет о сеансе есть конечный продукт истории пациента, как она разворачивалась по ходу аналитического часа, в течение которого аналитик обычно играет множество ролей: как слушатель, как реципиент переноса пациентки, как тот, кто откликается своим контрпереносом, и т. д. Отчет, таким образом, представляет собой рассказ аналитика обо всем его опыте в целом, что добавляет глубины и перспективы тому, что нам доводится услышать или прочесть. Затем есть наша собственная реакция как комментаторов. Можно ли ожидать от нас, что мы будем объективными наблюдателями, или мы тоже активные участники – через наши идентификации с пациентом, с аналитиком, с персонажами и драмами, о которых мы читаем/слушаем, а также с нашим положительным или отрицательным отношением к теоретическим основам, предполагаемым в отчете?

Хайде Файмберг (Faimberg, 2013) и Стивен Купер (Cooper, 2013) доказывают, что аналитические аффилиации – часть нашего контрпереноса, и они будут определять ту позицию, которую мы занимаем, когда слушаем (Файмберг), а также могут обрамлять и ограничивать нашу способность видеть и понимать (Купер). Я полагаю, что это верно, не только когда мы находимся в кабинете с пациентом в качестве аналитика, но также и когда мы функционируем как супервизоры, участники дискуссии и даже как читатели отчета о случае. В конечном итоге, при всем везении, наш взгляд и понимание будут только одной полоской на шкуре тигра, а не полным его изображением.

После всего сказанного я попытаюсь проделать кое-какие упражнения вокруг и по поводу описываемого материала, сродни тому, что в музыкальной композиции называется «вариацией на тему…», и в надежде, что исходная мелодия, написанная мадам Хойжман, останется узнаваемой.

Часть первая

Мадам Хойжман предлагает нам яркое описание Аликс: от их первой встречи в 22-летнем возрасте пациентки и до настоящего времени, когда ей 30. Что, похоже, сразу привлекло внимание аналитика, – это скрываемая женственность и красота, вместо них – детская внешность. За этим первым впечатлением следует – что неудивительно – сообщение Аликс о запрете, лежащем на ее желании написать диссертацию и завести ребенка с мужчиной, с которым она встречалась два года, неразрешенная битва, которая, конечно, забирала значительную часть ее умственной энергии, оставляя ее с либидинальной депрессией. Согласно рассказу Аликс, она была незапланированным результатом сексуального контакта на фестивале, после чего мужчина/актер, которым ее мать восхищалась, ушел. Мать и дочь оказались в ловушке mènage-a-deux «без отца, наносящего побои» или разделяющего единство мать/ребенок. Функция Аликс состояла в том, чтобы выполнять нарциссические устремления матери с помощью синдрома хорошей ученицы; мадам Хойжман интерпретирует это так: Аликс превратилась в фаллос своей матери. «Под маской фаллической позиции, – продолжает мадам Хойжман, – управляемой младенческим всемогуществом, я увидела робкую маленькую девочку, блуждающую в одиночестве в поисках отца». И действительно, Аликс организовала тайную встречу с предполагаемым отцом примерно в то время, когда пришла к своему аналитику с желанием начать анализ.

Все это в самом деле очень сочный материал, и я могу идентифицироваться с намерением аналитика взять такой случай. При ближайшем рассмотрении мы часто можем наблюдать у пациента уже в предварительных интервью две противоположные фантазии о лечении. В одной ожидается, что аналитик будет способствовать психическому изменению, освободит пациентку от ее болезни и поможет ей продвигаться дальше в ее жизни; в другой фантазии пациентка бессознательно желает использовать аналитика, чтобы регрессировать к патологическому равновесию, которое было утрачено, к некоему status quo ante (предшествующему статус-кво). Таким образом, инфантильный невроз, который стал клиническим неврозом, скоро станет неврозом переноса, следуя принципу компульсивного повторения, бессознательного по природе. Мы можем видеть эту двойственность у Аликс. Проект ее диссертации уже пал жертвой ее невроза, в придачу к чему она уже в кризисе – не знает, заводить ли ей ребенка с партнером или расстаться с ним. Желание иметь ребенка и принять отца для него, должно быть, угрожало ее патологической, но зато хорошо знакомой фиксации на матери. С одной стороны, у нас есть причины считать, что она ожидает, что аналитик освободит ее из этой ловушки. Совпадение ее визитов к аналитику и попытки встретиться с отцом, похоже, поддерживает эту гипотезу. Однако когда аналитик предлагает ей лечение, она, кажется, вновь сдается, как раньше перед матерью: «Я оставляю это на ваше усмотрение. Вы та, кто знает…»