Это описание сродни понятию ревери у Биона (Bion, 1962, р. 36), которое означает открытость аналитика коммуникативным проективным идентификациям пациента и их трансформации в мысли, которые отдаются обратно в форме интерпретаций в надежде способствовать способности и потребности пациента думать. В своей исходной версии ревери является функцией любви матери к младенцу и к его отцу, сбои в которой также передаются младенцу. Я полагаю, что присутствие отца как любовного объекта в психике матери определит для младенца открытие вхождения в эдипальную ситуацию, тогда как отсутствие отца будет фиксировать его в нарциссической симбиотической структуре с матерью.
Обратившись к следующему описанию мадам Хойжман:
Динамика первого года анализа позволила Аликс постепенно перейти от идеализации своей «атипичной семьи» к возможности начать думать о том, что она назвала «вездесущностью отсутствия моего отца», —
мы можем предположить, что ее позиция как «матери с любовью к младенцу и с отцом в уме» плюс ее старательная и терпеливая работа с Аликс открыли «атипичную семью» из матери – дочери/фаллоса для концепции отца, находящегося между ними двумя. Это немалое достижение – путешествие от Нарцисса до Эдипа. Появившееся вновь желание Аликс переехать обратно к партнеру именно в этот момент не должно нас удивлять: оно было, возможно, первым свидетельством изменения в ее внутреннем объектном мире. Движение от симбиотических отношений с матерью к концепции эдипальной родительской пары, с ребенком в проекте, привело к первой попытке, которая окончилась печально. По гипотезе мадам Хойжман, выкидыш можно понимать как соматическое выражение того, что внутренняя мать запрещает существование ребенка. Мы хотим отметить, что эта, казалось бы, скромная гипотеза предполагает сильную теоретическую концепцию психосоматических нарушений, которыми, по моему мнению, французская школа занималась как ни одна другая в психоаналитическом мире.
Мы узнали: вскоре после того, как Аликс уплатила дань этой матери – противнице младенца, принеся в жертву своего первого ребенка, и, конечно, после работы, проведенной ее аналитиком, новая беременность и – позднее – еще две явились красноречивым свидетельством психических изменений. «Внутренняя мать, которая не позволяла ей стать матерью» или «злобные судьи», которые не давали ей закончить диссертацию, уступили более благожелательным внутренним объектам: это отражено в том, что Аликс поделилась со своим аналитиком «поздравлениями от комиссии, а также предложением немедленно опубликовать ее диссертацию». Весьма драматичные изменения в жестоком запрещающем материнском суперэго.
На динамику работы, которую Аликс и мадам Хойжман проделали вместе, и на изменение ее внутреннего объекта может пролить свет классическая статья Стрейчи о мутативной интерпретации:
Если все идет хорошо, то эго пациента осознает контраст между агрессивным характером его чувств и реальной природой аналитика, который не ведет себя как «хорошие» или «плохие» архаические объекты пациента. То есть пациент осознает разницу между своим архаичным фантазийным объектом и реальным внешним объектом. Интерпретация становится мутативной, поскольку она пробила брешь в невротическом замкнутом круге. Пациент, осознав отсутствие агрессивности в реальном внешнем объекте, сможет уменьшить свою собственную агрессивность; новый объект, который он интроецирует, будет менее агрессивным, и, следовательно, агрессивность его суперэго также уменьшится. (Strachey, 1934, р. 143)
Перед тем как предоставить нам полное описание трех последовательных сеансов на седьмом году работы, аналитик нашла полезным рассказать о сновидении, увиденном пациенткой прямо перед отыгрыванием перерыва в ее лечении, на этот раз, возможно, отождествляемого с неродившимся ребенком (выкидыш). Фоном для сновидения стали рождение ее третьего ребенка – девочки, как и она – и четырехмесячный перерыв, который пациентка взяла после этого.