Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Далее мадам Хойжман обсуждает в своей презентации превратности судьбы внутреннего объекта, и здесь мы можем видеть уже два объекта, материнский и отцовский, начинающие проглядывать в переносе. Более того, следуя версии пациента, эта родительская пара не хочет иметь ребенка, так что ей остается быть нежеланным продуктом этой пары. Взгляд аналитика на маленького ребенка в ней, похоже, уловил трагедию потерянного младенца, который, как Гадкий утенок, находится в исследовании своего происхождения. В истории Аликс ценой, которую ей пришлось заплатить за то, чтобы быть принятой своей матерью, стало полное подчинение, и она была готова повторить это ради того, чтобы ее приняли как ребенка/пациента.

Эта покорность в обмен на защиту помогает понять, почему ей пришлось прятать – с точки зрения мадам Хойжман – свою красоту, свою женственность, свое творческое начало и свою независимость: чтобы выглядеть как партеногенетический продукт своей матери. Если эта оценка имеет какой-то смысл, нас не должно удивить сообщение, что после начала лечения, ощущая, что ей угрожает эта мать/аналитик, Аликс рассталась со своим бойфрендом, таким способом восстанавливая симбиотическое равновесие с внутренней матерью.

Но мадам Хойжман показывает: проекция материнской фигуры Аликс на нее была не единственным, что случилось с этим объектом:

Мне, однако, Аликс предоставила особую роль в связи со своим отцом. Она не хотела, чтобы я знала, кто был реальный человек, этот столь знаменитый актер. Она таким образом поставила меня в положение маленькой девочки, которая могла только фантазировать об этом недостижимом отце; и, следуя примеру своей матери, она оставила его для себя, а меня лишила его.

Аналитик теперь была поставлена в положение маленькой девочки, тогда как пациентка взяла себе роль матери («следуя ее примеру»). Мы бы назвали это проективной идентификацией с внутренним объектом, с внутренней матерью, которая меняет идентичность пациентки, в то же время отщепляя маленькую девочку и проецируя ее в аналитика и обращаясь с ней как с таковой.

Эти движения – где различные объекты приписываются тому или иному члену аналитический диады, и затем они воспринимаются как играющие роли, даже когда разыгрывания не происходит, – считаются экстернализацией того, что кляйнианская теория описывает как внутренний мир с его внутренними объектами в качестве действующих лиц, разыгрывающих пьесу бессознательной фантазии. Д. Бьянчеди с соавторами так описывают эту динамику:

С драматической точки зрения психическая жизнь выглядит как сюжет, в котором роли играют различные персонажи. При таком рассмотрении психические явления воспринимаются как драматические события: эго и его объекты взаимодействуют персонифицированным образом, они принимают на себя роли, наделяются намерениями, переживают ощущения и личные чувства и производят значимые действия (сюжет). Эта драма происходит в различных сеттингах и всегда разворачивается внутри эмоционального контекста. (De Bianchedi et al., 1984, р. 394)

В целом краткое изложение мадам Хойжман первых семи лет анализа дает нам ощущение ее внимательного глаза и чувствительного ума, а также показывает изменения, которые происходили в течение этого периода по мере того, как переносу было позволено разворачиваться и прорабатываться. Я так понимаю, что мадам Хойжман видит ситуацию переноса – контрпереноса и сеттинг, поддерживаемые аналитиком, как возможность для пациентки заново представить свои внутренние драмы, используя аналитика в качестве вспомогательного актера. Тогда интерпретирующая функция аналитика сможет добавить значимых реплик в эту драму, и это позволит диким силам внутренних персонажей оказаться связанными в повествование, что способствует мышлению/думанью и снимает давление с потребности действовать. См. описание у мадам Хойжман:

…Аликс молча плакала, надеясь, что я смогу услышать ее, чтобы принять ее молчаливые рыдания и переформулировать их в мысли и разделяемые чувства.