Межзвездный скиталец

It was in my nostrils, dry and acrid.	Она была у меня в ноздрях, сухая и едкая.
It was on my lips.	Она была у меня на губах.
It coated my face, my hands, and especially was it noticeable on the finger-tips when touched by the ball of my thumb.	Она покрывала мне лицо. В особенности чувствовали ее кончики пальцев.
Next I was aware of ceaseless movement.	Затем я начал ощущать непрерывное движение.
All that was about me lurched and oscillated.	Вокруг меня все качалось и колыхалось.
There was jolt and jar, and I heard what I knew as a matter of course to be the grind of wheels on axles and the grate and clash of iron tyres against rock and sand.	Чувствовались толчки и подергивания, и я без удивления расслышал скрежет колес и осей и грохот железных шин по камню и песку.
And there came to me the jaded voices of men, in curse and snarl of slow-plodding, jaded animals.	Потом до меня донеслись усталые голоса людей, которые ругались и хрипло покрикивали на еле двигавшихся измученных животных.
I opened my eyes, that were inflamed with dust, and immediately fresh dust bit into them.	Я открыл свои воспаленные от пыли глаза, и тотчас же в них въелось еще больше пыли.
On the coarse blankets on which I lay the dust was half an inch thick.	Грубые одеяла, на которых я лежал, были покрыты пылью на полдюйма.
Above me, through sifting dust, I saw an arched roof of lurching, swaying canvas, and myriads of dust motes descended heavily in the shafts of sunshine that entered through holes in the canvas.	Над собой, сквозь завесу пыли, я видел сводчатую крышу -- качающуюся холстину, -и мириады пылинок тяжко нисходили в стрелках солнечного света, проникавшего сквозь отверстие в холстине.
I was a child, a boy of eight or nine, and I was weary, as was the woman, dusty-visaged and haggard, who sat up beside me and soothed a crying babe in her arms.	Я видел себя ребенком, мальчиком лет восьми или девяти, чувствовал себя разбитым, как и женщина с запыленным лицом и диким видом, сидевшая возле меня и ласкавшая плачущего младенца, лежавшего у нее в объятиях.
She was my mother; that I knew as a matter of course, just as I knew, when I glanced along the canvas tunnel of the wagon-top, that the shoulders of the man on the driver's seat were the shoulders of my father.	Это была моя мать. Это я знал с такой же уверенностью, как знал, выглядывая из-под парусинового навеса -- крыши повозки, -- что плечо человека, сидевшего на месте возницы, принадлежит моему отцу.
When I started to crawl along the packed gear with which the wagon was laden my mother said in a tired and querulous voice,	Когда я полез через пожитки, которыми была нагружена повозка, мать сказала мне усталым и раздраженным голосом:
"Can't you ever be still a minute, Jesse?"	-- Неужели ты не можешь посидеть спокойно минутку, Джесс?
That was my name, Jesse. I did not know my surname, though I heard my mother call my father John.	Джесс -- это было мое имя; фамилии своей я не знал, но слышал, что мать называла отца Джоном.
I have a dim recollection of hearing, at one time or another, the other men address my father as Captain.	Смутно помню, что как-то раз посторонние люди, обращаясь к моему отцу, назвали его капитаном.
I knew that he was the leader of this company, and that his orders were obeyed by all.	Я знал, что он начальник отряда и что его приказам все повинуются.