Именно поэтому в Системе мы живем в ясности, и эта ясность намеренно сводит на нет ту многослойность, многозначность, сложность оригинальной мысли, чтобы убрать любое непонимание. Мы используем паттерны и шаблоны, мы сами схлопнули свои мысли до банальных образов и реакций. Когда включается Диаграмма или Мгновение, уже с самого начала, по музыке, по выбранной Создателем цветовой схеме мы способны легко догадаться о сюжете и смысле истории, которую нам хотят рассказать. Да что там, даже в реальности большинство их нас ведет себя так, словно мы в Системе!
Но плохо ли это?
Пожимаю плечами.
Не знаю.
Очень тяжело быть непонятым. Вот в этом я точно уверен.
Тяжело чувствовать и не иметь возможности поделиться.
А сейчас Система дает нам все. И инструменты, и аудиторию. Не требуется ни особых навыков, ни врожденных талантов, ни усилий. Все равны, все одинаковы, нет мастеров и неудачников. Главное, идея, а идея – за человеком.
Но с другой стороны, если все свести к простому, если убрать сложность, убрать труд, оставив лишь удовольствие, то найдется ли в результате место чему-то сверх этого? Ведь в поисках рождается невозможное. Рождается искусство, что становится пророком, движителем человечества. Рождаются люди, которые дотягиваются до бесконечности.
Поэтому теперь я считаю, что искусство – это куда больше и сложнее, чем просто описательный язык. Скорее всего, оно сложнее даже того самого сложного, что я могу себе помыслить. И хоть думаю, что оно в каком-то роде смысл моей жизни, не надеюсь, будто однажды пойму его.
Иногда мне кажется, я близок, но ответ всегда ускользает. Иногда мне кажется, что не стоит даже пытаться.
В моем стекле – картины. Висят, стоят рядками, печально привалившись друг к другу. Мелькают на Экране… Их никто не увидит. Никто не сохранит. Никто не полюбит. Они – мое наследие, моя душа, моя жизнь. Никому не нужные. Как и я.
Глотаю слезы.
Меня знобит. Мир рябит перед глазами, а капли по-прежнему мерно стекают по руке.
Пух-пух…
Разбиваются о пол.
Я устал, но надеюсь, ждать еще недолго. Вокруг туман. В голове туман. Смотрю вперед, вдаль. В отражение. Туда, где, как мне кажется, в мягком свете вдруг проступает тонкая фигура Марты.
Марта
Марта все в том же влажном плаще, в плотном глубоком капюшоне с искрящейся крошкой льда. На шее – длинный, мягкий шарф. Волосы распушились и выбились из прически мягкими вьющимися от влажности прядями. Ее лицо в таинственной синеватой тени, но я уверен, если захочу, то смогу разглядеть его. Глаза, губы, скулы – все мелкие черты, что вспоминал этио долгое время.
Она нерешительно замерла в дверях. И я вновь не предлагаю войти.
И точно знаю – не предложу.
Нет. Только не сейчас. Только не ей. Она не должна видеть это.
– Уходи Марта…
Образ меняется. И я слышу ее голос.
– Нет, Юрген.
– Юрген?
Оборачиваюсь. Она стоит в дверях, настороженная и напряженная. В легком желтом платье с тонким поясом. И тень позади нее черным пятном падает на стену. А разве призраки отбрасывают тени?
– Марта?
Не верю глазам. От резкого поворота головы все в комнате пускается в пляс и кружится. Мне плохо. Я пытаюсь сосредоточиться, разглядеть. Не могу осознать… Но, кажется, это и правда она. Марта. Стоит и очень пристально смотрит на меня.
Мы неловко молчим несколько секунд. А потом она вдруг громко охает, бледнеет, застывает на месте, невольно закрывая губы изящными, небольшими ладонями.
– Юрген, что случилось? Откуда…
Я напрягаюсь. Она поспешно сглатывает, словно ее сейчас стошнит, обхватывает живот. И показывает пальцем на темную лужицу под моей левой рукой.
– … это?
Так вот оно что. Уже и забыл. Улыбаюсь ей и пожимаю плечами.
– Не знаю. Порезался….
Протягиваю вперед ладонь, хочу показать. Но тут же быстро отдергиваю, догадавшись, что зря так сделал. От вида еще не засохшей крови она только больше бледнеет, ее тело скручивает спазм, но она не отшатывается, не убегает. Хотя я вижу, ей нехорошо.
– Не бойся.
Пытаюсь успокоить.
– Порез не глубокий, иначе бы умер.
Смеюсь. Натянуто и неискренне. Поспешно сгибаю в локте руку и крепко-крепко зажимаю рану.
– Ага…
Она смахивает с губ слюну и странно косится на меня. Потом снова переводит взгляд на темное пятно. На меня. На холсты и картины. Медленно оглядывает все комнату по периметру. Она выглядит испуганной и потерянной, точно не понимает, где оказалась. Будто вдруг позабыла меня и перестала узнавать. Ошиблась и перепутала с другим.
– Марта?
Мне больно, жутко больно. Не из-за пореза. Из-за нее. Она больше не смотрит на меня, лишь на картины.
– Юрген, только не говори, что…
Голос звучит тревожно.
Я знаю о чем она. Знаю, что хочет услышать. И молчу, потому что не в силах сказать правду.
– Юрген?!
Но она требует ответа. Подходит ближе и ловит мой взгляд своими золотисто-зелеными глазами. Я тут же сдаюсь.
– И да, и нет.
Киваю в сторону рам, где еще остались свежие следы крови.
– Случайно вышло.
Но ее так просто не проведешь.
– А Система?
– Э-э… Забыл включить.