Мятежный корабль

Английские политики и публицисты, поглощенные более важными проблемами, перестали вспоминать об этом незначительном инциденте. Однако у профессиональных, кадровых моряков была более твердая память, и они лучше понимали неизбежную связь великого и малого, постоянно проявляющуюся в явлениях повседневной жизни. на военных кораблях его британского величества не переставали говорить о «Баунти». Но говорили далеко не с одинаковыми чувствами, находившимися в прямой зависимости от служебного положения беседующих. В офицерских кают-компаниях ругательски ругали мятежников, сокрушались об излишней мягкости судебного приговора и жалели о том, что не удалось изловить и повесить Флетчера Кристиена. Совершенно другие речи можно было услышать в матросских кубриках. Здесь вполголоса, но упорно и со все возраставшим озлоблением повторяли, что на «Баунти» люди восстали за правое дело, что трое повешенных погибли, как мученики, что давно пора рядовым морякам напомнить офицерам о своих неотъемлемых человеческих правах.

Поводов для жалоб во флоте имелось сколько угодно. Дисциплина попрежнему была жестокой и поддерживалась она девятихвостой плетью и линьками. Матросов кормили прескверно, и в провиантской части шло явное воровство, на которое адмиралтейские лорды и комиссары смотрели сквозь пальцы. Жалование было грошовое и вдобавок из-за частой нехватки денег в государственном казначействе уплачивалось в высшей степени неаккуратно. Однако главным источником недовольства оставалась насильственная вербовка, практиковавшаяся теперь систематически и в широких размерах, потому что никакими иными способами нельзя было пополнить сильно увеличившийся в военное время флот. С насильно завербованными рекрутами на корабли были занесены семена революционной пропаганды, которую радикалы вели на берегу. И семена эти, упав на весьма благоприятную почву, вскоре дали ростки.

Огонь, долго тлевший под пеплом, впервые прорвался наружу осенью 1795 года. Волнения прежде всего вспыхнули среди экипажей военных кораблей, стоявших в устье Темзы. Здесь организовались судовые комитеты, и Адмиралтейству была отправлена петиция, содержавшая ряд пунктов. Как это всегда бывает в ранних стадиях подобных массовых движений, требования пока что носили исключительно экономический характер и можно предполагать, что они были выработаны матросами с участием представителей низшего командного состава.

Моряки требовали, или, вернее, почтительнейше ходатайствовали (ибо до угроз дело еще не дошло) чтобы начальство приняло к сведению и руководству следующие их пожелания:

повышение жалования, остававшегося на прежнем уровне, хотя стоимость жизни за последнее время увеличилась на 30 %;

улучшение качества продовольственного пайка;

организация ухода за больными матросами в госпиталях, где они обычно оставались брошенными на произвол судьбы;

более частое увольнение на берег во время стоянки кораблей на рейде.

Адмиралтейство отправило к недовольным трех делегатов, которые пообещали, что правительство внесет в палату общин билль, предусматривающий повышение жалования младшему командному составу на 5 шиллингов, а простым матросам на 4 шиллинга. Что касается остальных пожеланий, то для всестороннего их обсуждения будет создана особая комиссия.

Моряки, подавшие просьбу, согласились на компромисс, но предупредили делегатов, что до исполнения этих минимальных обещаний ни один корабль не покинет рейда.

Господа из Адмиралтейства, повидимому, слишком легко отнеслись к словам матросов. Прошло больше трех месяцев, а к осуществлению намеченных реформ не было даже приступлено. Всем и каждому становилось ясно, что дело попросту положено под сукно.

Весной 1795 года верховный адмирал лорд Бриджпорт отдал эскадре приказ сняться с якоря и выйти в море. Судовые комитеты этого только и ждали. Ни один корабль не тронулся с места. Матросы устраивали шумные митинги и выносили резолюции, в которых настаивали на исполнении своих требований. Вице-адмирал Компойс, державший свой флаг на фрегате «Лондон», вызвал морскую пехоту, рассчитывая, что присутствие хорошо дисциплинированной части, не принимавшей участия в волнениях, «образумит» его людей. Но он ошибся. Матросы встретили пехотинцев криками и свистками. Те, после троекратного предупреждения, дали залп и пять человек положили на месте. Тут, однако, внезапная паника охватила отряд. Усмирители со стыдом ретировались, а матросы стали полными хозяевами корабля. Они воспользовались этим, чтобы арестовать своих офицеров и запереть их в каютах. Кое-кого при этом им очень хотелось повесить. Адмирал Компойс, еще сохранивший некоторое подобие начальнического авторитета, сумел убедить их этого не делать.