Эти поистине драконовские законы, несколько видоизмененные, сохранились в английском праве и до наших дней. И что очень существенно, законодательство не устанавливало различия между активными участниками мятежа и теми, кто в нем участия сам не принимал, но остался пассивным, нейтральным. Последние признавались соучастниками, пособниками и подвергались тому же наказанию, что и те, кто восставали с оружием в руках, то есть смертной казни.
Военный суд заседал на борту фрегата «Дьюк». Председательствовал вице-адмирал лорд Худ. Судьями были одиннадцать морских офицеров. В качестве свидетелей выступали моряки, разделившие судьбу лейтенанта Блая. Сам Блай на суде не присутствовал, так как находился в это время в плавании. Был лишь оглашен рапорт, поданный им Адмиралтейству по возвращении в Англию.
В ходе судебного разбирательства очень скоро выяснилось, что среди подсудимых имеется три группы. К первой из них относились четыре моряка, выразившие желание последовать за Блаем и задержанные на «Баунти» против их желания. Это обстоятельство было указано Блаем в его донесении и подтверждено всеми свидетелями. Невиновность этой группы обвиняемых ни в ком не вызывала сомнения.
Также почти сразу определились судьбы матросов Миллуорда, Баркита и Эллисона — активных участников восстания. Все показания сходились на том, что они с самого начала были вооружены, ворвались в каюты офицеров, оскорбляли Блая. Нетрудно было предвидеть, что их ждет виселица.
Наибольшее внимание суд уделил выяснению роли тех обвиняемых, кто остался на «Баунти», но, по всей видимости, активно не поддерживал главарей восстания; к этой группе относились мичман Хэйвуд, младший боцман Моррисон и вестовой командира Муспрат. Особенно подробно допрашивали свидетелей о Питере Хэйвуде — единственном офицере среди обвиняемых. И здесь показания свидетелей разошлись.
Допрошенный первым, штурман Фрайер на вопрос о поведении во время мятежа мичмана Хэйвуда, ответил, что он Хэйвуда на палубе не видел. Следующий свидетель, боцман Коле показал, что мичман Хэйвуд помогал спустить на воду катер для сторонников Блая, а затем ушел с палубы; видел ли он его после этого наверху, он не помнил. На вопрос суда, кто еще, кроме прежде названных четырех человек, остался на корабле против своего желания, боцман ответил:
По-моему, мистер Хэйвуд; я все время считал, что он хотел покинуть корабль; он не был вооружен и после того, как помог спустить катер на воду, ушел вниз. Я слышал, как Черчиль крикнул: «Задержите его внизу!»
При допросе плотника Парсела ему был задан вопрос, видел ли он, что Хэйвуд стоял на носу судна у утлегаря, когда готовили шлюпку к спуску.
— Да, — ответил Парсел. — Ладонь его руки лежала на кортике. Когда я воскликнул: «Ради бога, Питер, что вы собираетесь делать?» — он быстро убрал руку и стал помогать при спуске катера. Потом он ушел с палубы, и я слышал, как Черчиль крикнул Томпсону, чтобы тот задержал их внизу, но кого именно Черчиль имел в виду, я не могу сказать. Больше я мистера Хэйвуда не видел.
Первые дни судебного следствия были благоприятны для Хэйвуда, как и для двух других обвиняемых третьей группы, в отношении которых у судей имелись сомнения. Но вот на свидетельской скамье один за другим появляются бывшие товарищи Хэйвуда — мичманы, ныне лейтенанты, Хэйуорд и Халлет. Их показания сыграли почти роковую роль.
Хэйуорд заявил, что никто не удерживал Хэйвуда силой в каюте, что, по его впечатлению, Хэйвуд стоял на стороне мятежников. По словам Халлета, он не видел Хэйвуда вооруженным, не слышал, чтобы кто-нибудь предлагал ему спуститься в шлюпку или, напротив, запрещал покинуть корабль. Но свидетелю запомнилось, что Блай, стоя привязанный к бизань-мачте, что-то прокричал Хэйвуду, а тот в ответ рассмеялся, повернулся и ушел с палубы.