Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

— Мистер Малфой, — говорит Бербидж; она звучит так, что становится ясно, что она прекрасно понимает, какой вес сейчас имеют её слова. — вы обвиняетесь в вооружённом нападении по делу Пожирателей Смерти. Вы понимаете эти обвинения?

У него бледное лицо. Его глаза окружены синяками, вызванными истощением или насилием. Она не видела его всего неделю, но он так изменился. Так похудел и ослаб.

В этих серых глазах ещё меньше света.

Но он стоит прямо. Смотрит равнодушно. Без эмоций. Его разбитые, покрытые засохшей кровью губы, кажется, начинают кровоточить снова, когда он раскрывает их, чтобы заговорить.

— Да. — его голос звучит ровно. Не выдаёт никаких эмоций.

— Вы хотите что-нибудь объявить, прежде чем начнутся слушания?

— Да. — он шагает вперёд в своей клетке, и у Гермионы перехватывает дыхание, когда он хватается за решётку. Говорит ровно, совершенно спокойно. — войну пальцев.

Наступает долгое, растерянное, как будто озадаченное молчание.

Раз, два, три, четыре… шепчет голос в голове Гермионы.

Бербидж делает недовольное лицо, хмурится.

— Я полагаю, Вы думаете, что это смешно.

— О, я думаю, что это уморительно, — Драко растягивает свои окровавленные губы, улыбается ей, почти прижимаясь лицом к решётке. — раз, два, три, четыре… — бормочет он голосом человека, которому нечего терять.

Раз, два, три, четыре…

Бербидж практически рычит.

— Давайте начнём.

Я объявляю войну пальцев.

Комментарий к

в оригинале там идёт “i declare a thumb war”. что-то в духе считалочки перед игрой, аналогия на русском не придумалась, так что оставила так.

========== Часть 41 ==========

22 февраля, 1999

Драко Малфой решительно настроен умереть.

Это становится ясно уже минут через пять. Он ходит по своей клетке, пока зачитывают длинный список обвинений, издевательски фыркая, притягивая к себе чужие взгляды. То, как он покачивается каждый раз, когда отталкивается от решётки, даёт Гермионе понять, что он как-то умудрился напиться. Это кажется одновременно невозможным идиотизмом и чем-то невозможно малфоевским.

И если Тео смог подкупить стражу ради Пророка, то это просто немыслимо.

Гермиона осознаёт, что впивается ногтями в свои ладони, только когда Гарри опускает руку на её колено, накрывая её сжатый кулак.

— Дыши, — едва слышно проговаривает он. — и помни, что на тебя смотрят.

Она мгновенно напрягается, отворачиваясь от прессы и стараясь сфокусироваться на одном из прутьев решётки. Стараясь не смотреть мимо него.

Очень быстро становится понятно, что это слушание будет длиться так же долго, как в случае с Пэнси. Часы. Часы и часы обвинений против него. Доказательства. Показания свидетелей — все против него, никого за.

Они приносят ожерелье, которое он проклял на шестом курсе — как выясняется, его не уничтожили — и Гермионе приходится скрыть за кашлем свой ошарашенный вздох.

Они напоминают ему о том, что его отец в Азкабане, и что его мать тоже может там оказаться, и что “вы знаете, яблоко от яблони далеко не падает.”

Они обсуждают этот чёртов Исчезающий Шкаф, и Гермиону начинает тошнить.

Всё это время Малфой тупо смотрит на своих обвинителей. Словно он вот-вот может уснуть, а это последнее, что ей от него сейчас нужно.

Если бы Гарри не держал её за руку, она бы вряд ли смогла сидеть ровно — и пока они собирают все эти обвинения против него, она просто продолжает напоминать себе, что с этим можно справиться. Это можно оспорить. Его можно защитить. Она может убедить их. Она может взять поводья и увести их от этой проклятой риторики.

Она мысленно повторяет это, словно мантру, пока всё не переворачивается с ног на голову.

— Насколько я понимаю, этот год также был достаточно сложным для Вас, мистер Малфой, — говорит Бербидж.

Гермиона совершает ошибку. Смотрит на него. Она продолжает это делать — не думает, что сможет прекратить.

Выражение лица Малфоя остаётся равнодушным.

— Мы получили довольно убедительные доказательства от одного из Ваших сокурсников — он хотел бы рассказать об этом поподробнее. — и Бербидж наклоняет голову, чтобы посмотреть на новоприбывшего, который занимает место свидетеля.

Гермиона чувствует, как земля уходит у неё из-под ног. Сжимает руку Гарри, пока он не мычит от боли.

— Пожалуйста, назовите своё имя.

— Захария Смит.

— Чёрт, — едва слышно шепчет она. Потому что она знала. Она знала. Она была так уверена, что это всё вернётся ей, а потом она оказалась ужасной идиоткой и забыла об этом. Решила, что это забудется, хотя так никогда не бывает.

И вот, он здесь. Готов нанести больший ущерб, чем она могла себе представить.

— И какие у Вас есть доказательства?

— Дневник, — говорит Захария, и она чувствует, как бледнеет её лицо. — который принадлежал Малфою. — он поднимает ту самую фиолетовую тетрадь, чтобы увидел весь зал суда.

Как он его достал?

Как он его достал?

Он был у меня. Как он, блять, его достал?

Нет, нет, нет. Это ужасно плохо.

Она не знала, стоит ли использовать дневник во время своего выступления, и в итоге решила, что в нём было слишком много жестокости — слишком много по сравнению с изредка мелькающими в нём осколками человечности.