Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

Она не слышит ничего из того, что Доулиш говорит дальше — все звуки меркнут на фоне звона в её ушах. В её глазах встают слёзы, окончательно размывая всё, что оставалось в её поле зрения, и теперь она вообще не видит его лицо. Но это всё равно было не его лицо. Не особо большая разница.

Крики Тео кажутся ей далёкими, едва слышными.

— Слушай мой голос! Вернись! Открой глаза и посмотри на неё! Посмотри, кто это — посмотри на неё! Это Гермиона! Это Гермиона!

Вскоре после этого он тоже растворяется, и остаётся только безжалостное давление на её горло и размытые очертания над ней. К счастью, боль начинает проходить. Теперь она почти ничего не чувствует. Она теряется и расслабляется, едва остаётся в сознании, почти витает в облаках.

Слабый, думает она. Такое отвратительное слово. Это не то слово, которое приходит ей в голову, когда она думает о его лице. О его настоящем лице. О его глазах. О тех, что она знает.

В его лице есть война. Сожаление, боль и неуверенность в стиснутой челюсти. Несовершенство вплетено в серость его глаз, а страх — в изгиб его бровей. Она видела всё это, она всё это знает. Всё это и даже больше.

Но в его лице нет слабости. Просто нет — она практически уверена в этом.

И последняя всё ещё живая её часть хочет ещё раз увидеть его, просто чтобы убедиться.

Она убирает ослабевшую, обескровленную руку с его запястья и слепо поднимает её над собой. Использует свои последние силы, чтобы сморгнуть эти слёзы и встретить его взгляд. Онемевшие пальцы находят его холодную гладкую щёку, касаются её. Запоминают то, как она ложится на изгиб её ладони.

Она приоткрывает пересохшие губы, шепчет едва слышно:

— Ты не слабый.

Она знает это без тени сомнения.

У неё в глазах темнеет, и её рука опускается. Она едва чувствует холод мрамора под своей спиной. Но когда она уже готова отпустить — воздух, жизнь, вообще всё — её шею отпускают.

— …Гермиона?

Сдайся, шепчет ей темнота. Отпусти.

— Нет. Нет-нет-нет, Гермиона! Нет!

Она знает этот голос.

Отпусти.

— Нет! Нет! Гермиона, посмотри на меня! Посмотри на меня!

Она знает его.

— Пожалуйста!

Она будет вечно задаваться вопросом о том, действительно ли она сама выбрала вдохнуть. Впустить воздух в своё горло и прогнать темноту. Сейчас ей кажется, что у неё нет выбора. Ей кажется, что он выбирает за неё.

И её лёгкие впитывают воздух, словно сухой песок — воду.

Её грудь дёргается, её глаза широко распахиваются, и она чуть не сталкивается с ним, когда пытается сесть. Ухватить ещё воздуха. Вдохнуть.

Звук, который он издаёт, не подходит ему. Отчаянный и животный, совершенно неконтролируемый. Она не успевает увидеть его лицо. В одно мгновение оно прижимается к её вздымающейся груди, а в следующее он уже отворачивается, его рука что-то ищет — торопливо скользит по мраморному полу.

Он находит её палочку в тот самый момент, когда Доулиш осознаёт, что произошло. Его разочарованное рычание почти сразу обрывается.

— Авада Кедавра.

Только когда Доулиш безжизненно падает перед ними — только когда он медленно опускает руку, сжимая ее палочку дрожащими пальцами, она понимает, что это был голос Драко.

========== Часть 49 ==========

23 февраля, 1999

Их глаза едва успевают встретиться, прежде чем реальность настигает их — мимолётная вспышка, исполненная безнадёжности — и чьи-то руки сжимают его плечи, и он отводит взгляд, быстро и робко. Эти руки — бледные, с красивыми длинными пальцами. Нежные.

Нарцисса.

Гермиона остаётся в его объятиях, висит в его трясущихся руках, пока та говорит с ним.

— Драко. Драко, — её голос звучит твёрдо, но Гермиона всё равно слышит в нём теплоту. — она в шоке. Подними её на ноги. Дай ей подышать. У нас очень мало времени.

Гермиона переводит взгляд на Драко и невольно, инстинктивно дёргается в его хватке. Она уже видела, как он плачет. И тем не менее, это —

— Мама… — выдавливает он из себя; его губы дрожат, он в отчаянии, совершенно беспомощен. — Я — п-помоги. Помоги — помоги мне, — его пальцы сжимаются вокруг рук Гермионы, отпуская их, а затем сжимая снова, и так каждые пару секунд. Словно он не уверен, что она здесь. По-настоящему. В его руках.

— Делай как я сказала, — тихо командует Нарцисса. — помоги ей подняться.

Он отвечает коротким задушенным звуком, прежде чем кивнуть; слёзы оставляют влажные следы на его щеках. Она осознаёт, что его лицо не морщится. Он плачет ровно. Открыто. Словно он не смог бы остановиться, если бы захотел.

— Драко, — шепчет его мать.

Он крепко цепляется за неё, и её пятки отрываются от мрамора; кровь устремляется к её голове, когда подошвы её туфель находят твёрдую опору в виде пола. Она покачивается, но две пары рук удерживают её.

Ей удаётся один раз медленно, тяжело моргнуть. Её нога ударяется о что-то твёрдое. Тяжёлое.

Доулиш.

— Теперь отойди, — говорит Нарцисса, — шаг назад. Дай ей подышать. Вот, вот. — Гермиона видит, как она требовательно протягивает руку. — дай мне это. И иди к Тео.

В следующий момент знакомое текстурированное дерево прижимается к онемевшим пальцам Гермионы. Виноградная лоза. Десять и три четверти дюйма. Сердечная жила дракона.