Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

— Мне так надоело, что ты принимаешь решения за нас обоих, — она перебивает его, всё ещё не встречаясь с ним глазами. Она отвлекается на его грудь, теряет фокус, когда проскальзывает пальцами по его рубашке вниз к расстёгнутой пряжке ремня. — Никто не может выбирать за меня. Ты уже должен это знать. Никто. — она расстёгивает молнию, её жужжание кажется оглушающим в наступившей тишине. — Ты слушаешь меня?

Она поднимает взгляд, вскидывает бровь. Теперь у неё всё под контролем — и блять, это ощущается просто потрясающе.

Глубокий румянец расцветает на его щеках, его губы приоткрыты; он смотрит на неё.

— Ты действительно думаешь, что я этого не хочу? — мягко спрашивает она, когда её ладонь проскальзывает между резинкой его нижнего белья и ярким жаром его кожи.

Он крепче сжимает край тумбы, жмурится; его губы подрагивают, когда она обхватывает его ладонью. Он тёплый и мягкий, как бархат, точно как она помнит, и он твёрже, чем она рассчитывала. Она чувствует, как он постепенно наливается кровью.

— Х-хочешь… — выдыхает он через пару секунд, заставив себя открыть глаза, что, судя по всему, требует больших усилий. — хочешь чего?

— Тебя, — отвечает она, медленно проводя ладонью вверх и вниз. И ещё раз. — Думаешь, я бы позволила тебе сделать это? То, что ты сделал, — она останавливается, чтобы сжать его, довольная тем, как он вздрагивает всем телом. — Ты действительно думаешь, что я бы позволила тебе вот так нагнуть меня над этим столом, если бы я не хотела этого так же сильно, как ты? За кого ты меня принимаешь?

Стон, который он всё это время пытался сдержать, срывается с его губ, когда она проводит большим пальцем по головке, собирая выступившую влагу.

— Это твоя ошибка. Единственный твой фатальный недостаток, — говорит она, снова начиная двигать рукой. — Ты решаешь, что тебе недоступно, даже не спросив.

Он тянет её к себе, и она, на секунду растерявшись, отпускает его; её рука оказывается зажата между их телами, когда его язык проникает в её рот.

— Не останавливайся, — выдыхает он, хотя всё равно уже разворачивает их — поворачивается, чтобы прижать её к кухонной тумбе, так, как ему, видимо, очень нравится.

Она расцветает под его пальцами, раскрывается, расслабляясь впервые за чертовски долгое время. Она запрокидывает голову, когда он прокладывает дорожку обжигающих поцелуев от уголка её рта к ложбинке над её ключицей, низко стонет, словно утоляя отчаянную жажду. Поддаваясь грязной привычке.

Она не против побыть его привычкой. Это ощущается слишком хорошо.

— Зачем ты это сделал? — бездумно спрашивает она, закрывая глаза и размыкая губы, когда он стягивает рукав её платья, обнажая её плечо. Его зубы касаются её кожи, и она вздрагивает, слегка прижимаясь к нему. — З-зачем — зачем ты ушёл?

Сначала он не отвечает. Просто проскальзывает языком по её коже между шеей и плечом. Её ноги подрагивают.

— Зачем…когда это настолько хорошо?

— Затем, что это настолько хорошо, — неожиданно признаётся он, прежде чем поймать губами её пульс. — Это настолько хорошо, и я знаю, что не заслуживаю этого.

Она усмехается, разочарованная скромностью, с которой его руки покоятся на её бёдрах. Она дёргает одну из них и прижимает её к своей груди, позволяя ему почувствовать жар её тела сквозь тонкую ткань платья; она слышит, как сбивается его дыхание.

— Ну, это, блять, просто смешно, — говорит она.

— Кажется, ты теперь ругаешься больше меня.

Сарказм в его тоне оказывает на неё неожиданное действие, волна тепла поднимается вверх по её позвоночнику.

Она поднимает голову, касается губами его уха.

— Извинись передо мной, — требует она.

— За что? — о, теперь он играет с ней. Это очевидный вызов.

Просеивая между пальцев его волосы — привыкая к их новой длине, их теперь так легко спутать — она обхватывает губами мочку его уха и посасывает её, инстинктивно дёргая бёдрами, когда он стонет.

— За такое плохое решение, — выдыхает она, обводя языком его ушную раковину. — за то, что потратил впустую два года моей жизни — и своей. Извинись передо мной.

Его губы замирают сразу под её челюстью, от его тёплого дыхания у неё мурашки по коже. Несколько долгих секунд он просто стоит вот так, прижавшись к ней; его плечи ровно поднимаются и опускаются в такт с его дыханием. Она реагирует на его промедление неожиданной вспышкой гнева.

Она звучит почти злобно.

— Если ты не слишком гордый.

Он совершенно замирает. А затем отстраняется, отходит на шаг.

Гермиона стоит на своём — не говорит ни слова, даже когда он смотрит ей в глаза; по его лицу невозможно хоть что-то прочесть.

— Гордый, — тихо повторяет он. — Я не гордый.

В следующую секунду у неё перехватывает дыхание, потому что он опускается на колени.

Она смотрит на него сверху вниз, и он поднимает на неё взгляд, и медленно — так медленно — он открывается ей, и теперь она по-настоящему видит его. За все эти годы она никогда не видела его таким уязвимым. В позиции полного подчинения. Сидящим перед ней на коленях, опустив руки, с отчаянной мольбой в глазах.