Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

— Я не гордый, — повторяет он едва слышно. И затем он поднимает руку, легко касается её кожи, проходясь грубыми подушечками пальцев вверх по задней стороне её бедра. Он наклоняется вперёд, всё ещё глядя ей в глаза, а затем прислоняется лбом к её ноге, чуть выше колена. — Всё, что у меня есть — это стыд.

Она ничего не может с собой поделать. Она проскальзывает ладонью по его щеке; её дыхание снова сбивается, когда он так жадно подставляется под её прикосновения, закрывая глаза.

— Я трус, Гермиона, — бормочет он. — Я бегу от вещей. Я — я слабый, всегда был.

Этот гнев снова вспыхивает в ней, в этот раз ещё ярче. Она не слишком мягко берёт его за подбородок, заставляя его встретить её взгляд.

— Ты не слабый, — рычит она, обнажая зубы. Она в ярости. — И я не хочу, чтобы ты говорил это.

Что-то загорается в его глазах, за несколько секунд в них проскальзывает так много эмоций. Какая-то часть него трескается, пылает, истекает кровью, рассыпается в пыль.

А потом что-то неясное овладевает им, и он поднимает голову. Его руки находят её бёдра и медленно, лениво скользят вверх, утягивая с собой подол её платья.

Его глаза смотрят в её, тёмные и полные решимости, когда он одной рукой задирает её платье до самой талии, сжимая в кулаке тонкую ткань. Другая снова находит заднюю сторону её бедра и разводит её ноги.

Она крепко прикусывает губу, жаркая пульсация расходится у неё внутри.

— Симпатичное, — бормочет он, подцепляя пальцем край чёрного кружевного белья, которое она выбрала сегодня утром.

— Я надеялась, что ты его увидишь, — шёпотом признаётся она, хотя вообще не планировала говорить это вслух.

Это заставляет его коротко ухмыльнуться. Но в следующий момент эта ухмылка растворяется; он целует внутреннюю сторону её бедра, одновременно стягивая с неё бельё.

— Прости, — выдыхает он, обжигая её кожу, проходясь зубами близко, слишком близко — недостаточно близко. Она крепко сжимает край кухонной тумбы, когда он отбрасывает кружево куда-то за спину, теряется в потоке растерянных мыслей. Она не думала, что это будет так. Мечтать не смела. Это было просто—

Его рот безжалостно накрывает её, и её бёдра дёргаются; из её горла вырывается задушенный испуганный крик. Он стонет и подаётся ближе, зарываясь лицом между её бёдер, пока проходится языком от её лобка и до самого входа.

— Блять, ты на вкус точно такая же, — выдыхает он, и в следующее мгновение его словно накрывает голод. Он вылизывает её так, словно хочет попробовать каждую её клеточку, отстраняясь только для того, чтобы шумно вдохнуть. Она чувствует яркое давление, чувствует тепло; чувствует, как его язык, его зубы проходятся по тем местам, где она слишком чувствительна.

Она дрожит, извивается, даже дёргается пару раз, и всё это время он продолжает говорить это. Мягко и благоговейно, словно молитву.

— Прости. Прости. Прости.

— Хорошо, — ахает она каждый раз в ответ на это. — Хорошо. Боже, хорошо.

Один раз он полностью шепчет: “Прости меня”, — когда перекидывает её ногу через своё плечо, широко раздвигая её ноги — раскрывая её. Она кончает, быстро и резко, почти сразу же, когда он вводит в неё палец; она сжимается вокруг него, не выпуская его. Путается пальцами в его волосах.

— О-однажды, — бормочет она, медленно приходя в себя, дрожа и отталкивая его, когда он не останавливается. Не отстраняется. — Однажды я тебя прощу.

Всё получается неуклюже. Отчаянно.

Почти так, словно им снова пятнадцать. Словно не было никакой войны. Словно весь мир — другой.

— У меня нет презервативов.

— Ладно. Ладно.

То, как они поднимаются по лестнице, спотыкаясь; то, как они оставляют позади разбросанную обувь, одежду и запреты. То, как они разговаривают, в то время как их тела движутся в унисон.

— Где мы? — спрашивает она, когда он прижимает её запястья к подушке у неё над головой.

— Уэльс.

— Как…как долго ты меня искала? — спрашивает он, когда она садится на него верхом, а его руки водят по её бёдрам, направляя её.

— Слишком долго.

Она сжимает в кулаках его простыни, его влажная грудь прижимается к её спине — его запах повсюду — и она не может не спросить:

— У тебя был кто-нибудь? Кто-то — Боже, кто-нибудь? Кто-то ещё?

— Нет.

Он не задаёт ей тот же вопрос, пока не доводит её до края во второй раз — пока не обрушивается на неё, тяжело дыша, утыкаясь носом в её шею.

Она плачет, когда рассказывает ему о Тео. Она готовится всё потерять. Готовится в последний раз увидеть его глаза, прежде чем он захлопнет дверь перед её носом.

Но он горячо целует её, хмуря брови, сжимая её волосы в кулаке. Он проскальзывает обратно в неё, причиняя боль, и просит пообещать ему — “поклянись мне” — никогда больше об этом не говорить.

Она лежит у него на груди, вся в поту, его рука обвилась вокруг её талии — он никогда не обнимал её так — и она невольно спрашивает снова.

— Почему ты ушёл?

Он слишком долго молча смотрит в потолок, и она просто ждёт его. Обводит пальцами линию его челюсти.

— Ты читала письмо, — хрипло проговаривает он. Он устал. Его губы припухли.