Мидавиада

Появление этой девушки подействовало на него самым неожиданным образом. Теперь Аграту отчего-то хотелось дышать и говорить, слушать крики опьянённых весной птиц, встречать и провожать солнце, вскарабкаться на стог недосушенного сена и лежать, полночи глядя в разрисованное звёздами небо.

Ничего подобного с ним никогда не происходило. Оттого-то, задумавшись, Аграт и произнёс своё пропитанное болью "почему". Он не дал Рише времени, чтобы опомниться. Не дал понять, что происходит у него на душе. Пусть она уйдёт, ни о чём не догадываясь. Пусть запомнит его улыбающимся, если, конечно, вообще запомнит.

– Иди, – сказал он. – Я отвлеку часовых, но больше… Прошу тебя, больше никогда не приближайся к острову!

Аграт помог девушке спустить на воду лодку и с беспокойством смотрел, как она борется с волнами, пытаясь отвести ялик от острых скал.

– Иди! – шёпотом повторял он. – Иди! Иди! И больше… И больше…

Невольники

Бывало, матушка Занозу наставляла: "Не в своё дело не суйся! Умнее будь, спокойнее. Твоё дело – сторона, вот и ходи краешком". А только Заноза этой премудрости так и не выучилась. Всё оттого, что край углядеть никогда не умела. Бывают люди – что тени бесплотные. Пошуршат, пролетят, да и нет никого. Заноза же, каким бы краем ни шла, всё одно в серёдке оказывалась. Видать такая судьба.

Вот и тут вляпалась, можно сказать, по своей же глупости. Или не по глупости, а, наоборот, от большого ума. Это уж как сказать.

А началось всё с того, что решила Заноза на коника посмотреть. Больно уж любопытно стало, что за зверь такой. В порту-то она его не шибко разглядела. Успела только приметить, что пятна у него на шкуре чёрные по белому, будто у коровы.

Лошадей такой масти Заноза прежде не видала. Бело-рыжих полно было, бело-гнедые изредка попадались, а чтобы бело-чёрные это уж и вовсе диковинка. Заноза-то, признаться, до коней была, что дурень до мыла. Как тут не посмотреть, спрашивается?

Спустилась Заноза в трюм. Тут всё было заставлено деревянными ящиками. Одни – побольше, другие – поменьше. Это, стало быть, Кормчий опять контрабанду возит. Ну, да и шут с ним!

Отыскала Заноза свой ящик по запаху, заглянула в дырочку. Пыхтит внутри коник, дышит, а самого не видать.

Думает Заноза: "Ну, как он голодный? Или пить хочет?"

Никаких наставлений на этот случай кучер ей не давал. Видать, запамятовал. Разозлилась Заноза на бестолкового. Аж вслух выругалась:

– Чтоб тебя, олух, медведь разодрал! Уморить надумал животину?!

Сказала и стала искать, чем бы ящик открыть. Потом только додумалась, что не открывать, а ломать надо, потому как ящик наглухо заколочен. Оно, с одной стороны, скверно, потому как хозяйке вряд ли понравится, что кто-то её жеребёнка из ящика выпустил. А ежели с другой – то жеребёнок этот без еды и питья подохнет. Тогда что, спрашивается?!

Тут Заноза жеребёнка в сообщники призвала.

– Потерпи, – говорит, – миленький! Я тебя живо выпущу.

Правда, живо-то оно не вышло. Пришлось попотеть. Сперва отыскала Заноза какую-то железяку. И так её, и эдак… Не открыть. Потом нашла лом. Тут уж дело веселей пошло. Разломала Заноза ящик к медвежьей бабке. Смотрит, а коник-то маленький. Стоит, глазом лупает. До того милый, до того славный!

Хвост короткий, метёлочкой. Ножки лохматые, гривка топорщится. Хороший жеребёнок, ладненький! И масть чудная. Будто облили его беленького чернилами. Да не целиком, а пятнами.

Заноза коника погладила, в чёрную морду поцеловала:

– Ишь, какой добрый конюшка! Не иначе тяжеловоз. Уж не аматовской ли породы?! Коли так, цены тебе нет! Кто ж ты, родимый, будешь? Жеребчик или кобылка?

Оказалось, жеребчик.

Поглядела Заноза: сенца-то в ящике вдоволь, а воды и вовсе нет. Рассердилась:

– Вот же бестолочь!

Это она про кучера подумала, хоть он, может, и не виноват. А виноват тот, кто коника в подарок отправил. Что ж это за оболтус, скажите на милость?! Дурак или с роду так?

Открыла бы дамочка ящик… Не своими руками, понятно. Такие своими руками ничего не делают, разве что золотом по атласу шьют. Открыла бы она, стало быть, ящик, а там дохлый жеребчик. Вот визгу было бы! А рёву-то, рёву!..

Приволокла Заноза полное ведро воды.

– Пей, – говорит, – маленький. Пей, сколько влезет!

Как начал жеребчик пить, так разом едва не полведра выхлебал.

Заноза его по холке потрепала. Гривка-то мягонькая, редкая.

У взрослых амату грива едва не по земле стелется. Только косы им никто не плетёт, не положено. Красиво считается, чтобы грива на ветру развевалась, когда конь в галоп идёт. Это уж у них традиция такая, а против традиций не попрёшь.

Приласкала Заноза жеребчика:

– Вырастет и у тебя грива. Да не грива – гривища! Ух, какой же ты красивый будешь! Мне б такого коня! Твоя-то хозяйка, небось, дурища богатая! Запряжёт тебя в повозку, станет по городу ездить, красоваться. А на что он сдался тот город?! Тебе же там поди тесно будет! Твоё дело – по полю гонять. Верно я говорю?

Жеребёнок глаз прикрыл, будто соглашается, и Заноза тотчас загрустила: