Мифы и общество Древней Ирландии

Как уже упоминалось, исследователи рассматривали оба наших фрагмента, древнеирландский и древнерусский, как иллюстрацию шаманской практики. Во время шаманского транса душа шамана должна покинуть тело и отправиться в небо или в нижний мир912. Одно из значений др.-рус. умъ – «душа». Вероятно, как др.-рус. умъ, мысль, так и др.-ирл. fius в этом контексте имеют значение «шаманская душа» (ключевое понятие шаманизма, сохранившееся в ряде индоевропейских языков: см. др.-исл. hamingja, hamr, fylgja; лит. laimi-dalia913).

Рис. 2. Сурвакары, новогодние ряженые (Болгария)

Другой аргумент в пользу шаманского прочтения первого эпизода с участием Бояна в «Слове» – это значение глагола растѣкатися: мысль вещего поэта течет в самом дереве, как его сок. Здесь мыслено древо действительно играет роль arbor mundi, оси между мирами. Знание и дерево также связаны в термине, маркирующем кельтских жрецов, друидов. Реконструируемое общекельтск. *dru-wids ‘знающий дерево’ происходит от и.-е. *doru / *deruo- ‘дуб, дерево’ и и.-е. корня *ṷeḭd- ‘знать, видеть’. Вполне вероятно, что «дерево» в *dru-wids – это мировое древо, пронизывающее и поддерживающее три мира в индоевропейском imago mundi, обладающее также свойствами древа познания914. Этимология и семантика термина *dru-wids существенна для нашей кельто-славянской параллели, поскольку древнерусский вѣщiи Боян, «растекаясь мыслью по древу», исполняет ту же функцию «познания древа», что и кельтский друид. В то же время очевидно, что ученый автор «Слова», создавая образ «мысленого древа», осознавал аллюзии с библейским древом познания добра и зла, и даже если образ библейского древа не был основным для автора и аудитории, славянская форма дрѣво указывает на церковное и библейское влияние.

«Знание», или «дар познания», обоих протагонистов, древнеирландского и древнерусского, взлетает к облакам (в ирландском тексте они названы точнее: co ardníulu ‘к высоким, перистым облакам’). Речь идет о некоем промежуточном уровне верхнего мира. Важно, что в мифологическом сознании облака не тождественны небу, которое воспринималось как неподвижный верхний мир богов. Облака отражают более сложный феномен, связанный с человеческой мыслью, с ее спонтанным, а порой хаотическим движением. Облака соответствуют человеческой душе (anima) на уровне микрокосма в христианской символике, как ясно показано в одном русском духовном стихе:

Пятая часть [человека], мысли, – от облацев.

Как облацы ходют на небеси ветром и ненастьем,
Такожда в человеке ходют мысли худые и добрые915.

Наша поэтическая формула, связывающая облака и человеческую мысль, вполне оправданна и универсальна. Именно поэтому Г. Башляр называл облака самыми сновидческими «поэтическими объектами»916. Неудивительно, что облака играют существенную роль для поэтического и профетического вдохновения как в древнеирландской, так и в древнерусской поэме917.

Для друида Брана полет его знания начинается в среднем мире смертных, когда он покидает своих спутников в крепости короля Брана. Для целей повествования было важно указать, что воины вместе с друидом (возможно, в присутствии короля Брана, сына Февала) «пили холодной зимой» (oc óul issind úargaim), видимо, с целью согреться и повеселиться. Однако у друида была и своя цель: после возлияний начинается шаманский полет его души, тело же друида при этом остается с людьми короля в крепости. Такая специфическая подготовка друида к шаманскому ритуалу находит параллели и в других шаманских традициях, однако она представляет собой сравнительно новый, «легкий путь» погружения в экстаз918. Схожая практика описана в предании «Изгнание Деши», когда Дил, слепой друид королевства Осраге, напивается медом и лишь затем открывает своей дочери тайные предсказания (Lebor na hUidre 4455—4457). Свидетельства подобных друидических практик соответствуют обобщенному описанию П. Мак Каны:

The seer spoke from his divinatory trance, his inert and lifeless body may have been regarded merely as the passive medium by which the hidden knowledge was revealed919.