Мифы и притчи классической древности

На это вместо Антиноя ответил Эвримах: «Не беспокойся, жена, об участи своего сына! Никто, пока я жив, не посмеет и подумать о том, чтобы наложить на него свою руку». Так говорил этот лжец с ласковым видом, в сердце же своем замышлял только преступление.

Пенелопа возвратилась в свою комнату, бросилась на ложе и начала плакать об участи своего супруга, пока сон не сомкнул ее очи.

Свинопас в этот же вечер возвратился в свою хижину и застал там Одиссея и Телемаха сидящими за ужином, как ни в чем не бывало.

«Наконец-то пришел ты, Эвмей! — воскликнул Телемах, — Что новенького принес ты с собой из города?»

Эвмей сообщил ему все, что знал о случившемся в городе, о возвращении обоих кораблей, и Телемах перемигнулся со своим отцом, но так, что свинопас не заметил этого.

На следующее утро Телемах отправился в город и, уходя, сказал Эвмею: «Я хочу теперь пойти повидать свою мать, ты же потом сведи этого бедного чужеземца в город; пусть собирает он там милостыню, так как мне невозможно кормить на свой счет всех нищих со всего света». И с этими словами он вышел.

Было очень рано, когда он возвратился в свой дворец, и женихов еще не было там. Он прошел в залу, где служанки и девушки радостно приветствовали его; скоро туда спустилась также и его мать Пенелопа и, плача, заключила его в свои объятия.

«Наконец-то ты возвратился! — вздыхая, сказала она. — Какие же новости привез ты с собой, мой милый сын?»

«Дорогая матушка, — ответил Телемах, — с какой охотой сообщил бы я тебе по всей правде все, что узнал, если бы только мои известия могли дать тебе хоть что-нибудь утешительное! Нестор Пилосский ласково принял меня, но ничего не мог сообщить мне о любимом отце и отправил меня со своим собственным сыном в Спарту. Там я любезно был принят царем Менелаем, и видел супругу его, Елену, ради которой ахеяне и троянцы так много претерпели всяких бед и несчастий. Здесь я узнал, наконец, кое-что о своем отце, так как Менелаю говорил о нем в Египте морской бог Протей. Бог видел его на острове Огигии погруженным в глубокую печаль, ибо владычица этого острова, нимфа Калипсо, держала его в своем гроте, и у него не было ни корабля, ни весел, чтобы отплыть оттуда на родину».

Пока они говорили друг с другом, в залу начали собираться для пиршества женихи, забавлявшиеся перед тем бросанием дисков и метанием копий.

Тем временем Одиссей и Эвмей собрались идти в город. Одиссей надел свою нищенскую суму, свинопас дал ему в руки посох, и они медленно двинулись к городу. Дорогой их догнал пастух Мелантей, который с двумя слугами гнал в город лучших коз, предназначаемых для пиршества женихам. Увидав их, он начал насмехаться над ними и ругаться: «Вот это называется, один негодяй ведет другого!» — кричал он и, подойдя к Одиссею, дал ему сильный пинок ногой. Тот даже не покачнулся от удара и ничего не ответил ему. Эвмей же выругал бесстыдного и, обратившись к горному источнику, около которого они в это время находились, воскликнул: «Вы, священные нимфы, исполните мою мольбу и возвратите нам, наконец, Одиссея! О, он сумел бы сбить спесь с этого негодяя!»

«Ты, собака! — с ругательством ответил Мелантей. — Ты заслуживаешь того, чтобы тебя продали в рабство!»

И с руганью он пошел дальше к дворцу, где его уже ждали женихи, делившиеся с ним всегда остатками своего пира.

Телемах во дворце Нестора. Краснофигурный рисунок на кратере. Середина IV в. до н. э.

Скоро также подошли к дворцу Одиссей и свинопас. Когда Одиссей увидел вновь свой дом, которого он уже не видал так долго, сердце сжалось у него в груди, и он, схвативши за руку своего спутника, с волнением сказал: «Поистине, Эвмей, это должно быть дом Одиссея. Я вижу даже, что там внутри пирует много гостей; по крайней мере, сюда к нам доносится запах кушаний и слышатся звуки арфы».

Они стали держать совет, как быть дальше, и, наконец, решили, что свинопас пойдет вперед и посмотрит, что делается в доме, странник же останется у ворот и войдет туда позже. Пока они говорили друг с другом, старый больной пес, лежавший недалеко от ворот, услышал их голоса и поднял свою голову. Это был Аргос, собака, которую Одиссей сам вскормил еще прежде, чем отправился под Трою. Теперь она лежала, одряхлевшая и ослабевшая, на куче навоза, покрытая всякими нечистотами. Увидав Одиссея, она насторожила уши и, мотая хвостом, попыталась подняться, но от слабости не могла. Одиссей, заметив ее напрасные усилия, потихоньку смахнул слезу, повисшую на его ресницах, и сказал, обратясь к свинопасу: «Странно! Собака, что лежит там, далеко не так резва и смела, как можно было бы сказать по ее виду и породе».

«Понятно! — ответил Эвмей. — Это была любимая охотничья собака моего господина. Не то бы ты сказал, если бы видел, как гонялась она в лесу, по кустам за дичью. Теперь же, с тех пор как не стало ее господина, она лежит здесь, всеми презираемая; служанки ленятся давать ей пищу, и скоро она совсем подохнет».

Пенелопа в ожидании Одиссея. Золотое кольцо с печатью. Сирия. V в. до н. э.