«Ах, Эвримах, — возразила Пенелопа, — моя красота исчезла с тех пор, как мой супруг отправился в Трою. Когда он в последний раз взял мою руку, он сказал мне: „Милая жена, не все греки здоровыми возвратятся из-под Трои; не знаю и я, что ожидает меня впереди. Оберегай наш дом, и, когда подрастет наш сын, то можешь, если я не вернусь, вновь обручиться и покинуть этот дом!“ Так сказал он, и теперь все это сбывается! Горе мне! Близится ужасный день моей свадьбы, и со страхом предвижу я его, ибо женихи мои имеют совсем другие обычаи, чем это подобает. Вместо того чтобы понравиться мне, они безжалостно расхищают мое добро!»
С радостью слушал Одиссей эти мудрые слова. Из женихов же поднялся Антиной и стал возражать царице. «Благородная царица, охотно принесет тебе каждый из нас самые ценные дары и будет умолять тебя, чтобы ты не отвергла их! Но в наше отечество мы не вернемся, пока ты не выберешь кого-нибудь из нас!» Все женихи подтвердили свое согласие с его речью, и сейчас же был послан слуга, который скоро возвратился с драгоценными дарами. Антиною слуга подал богато украшенную одежду, Эвримаху была принесена чудной работы золотая цепь, Эвридаму пара сережек, в которых блестели драгоценные камни; точно так же и всем остальным женихам слуга принес заготовленные ими дары. Служанки проворно собрали их, и Пенелопа поднялась с ними обратно в свою комнату.
Женихи же снова начали увеселять себя пением и танцами и продолжали шуметь до самого вечера. С наступлением темноты служанки поставили в зале три жаровни и положили туда сухих поленьев. В ту минуту, когда они начали разводить огонь, к ним приблизился Одиссей и вступил с ними в разговор. «Вы, служанки Одиссеева дома, — произнес он, — более подобает вам сидеть у вашей госпожи и вертеть веретена. Об огне же могу позаботиться и я! И хотя бы пришлось разводить его до самого утра, я не устану».
Но служанки в ответ на это подняли громкий смех, и одна из них, Меланто, воспитанница Пенелопы, грубо ответила ему: «Ты, нищий бродяга! Кажется, ты хочешь предписывать нам свои законы! Смотри, поостерегись, как бы кто-нибудь, посильнее Ира, не повыбил тебе зубы и не вышвырнул бы тебя за дверь!»
«Собака! — воскликнул Одиссей. — Я передам твои слова Телемаху, и он прикажет в куски разорвать тебя!»
Эти слова так испугали девушек, что они, дрожа, бросились вон из залы, и Одиссей остался один около жаровен; поддерживая пламя, он сидел около него и обдумывал план мести.
Между тем Афина возбуждала сердца женихов к насмешкам, и Эвримах, чтобы позабавить товарищей, сказал, указывая на Одиссея: «Поистине, этот человек послан нам сюда, чтобы светить нам. Разве его плешь не сияет, как хороший факел?»
«Эвримах, — твердо ответил Одиссей, — мнишь ты себя и большим и сильным; однако, если бы Одиссей, вернувшись в отечество, вошел в эту залу, то верно узкой показалась бы тебе эта дверь для бегства!»
Гнев наполнил при этих словах сердце Эвримаха. «Бродяга? — воскликнул он. — Слишком ты дерзок! Получай плату за свои пьяные речи». С этими словами он схватил скамейку для ног и бросил ее в Одиссея; но тот пригнулся, и скамейка, пролетев над ним, ударила виночерпия в правую руку так, что чаша с вином выпала из его рук, а сам он со стоном свалился на землю.
Женихи подняли страшный шум, проклиная чужеземца, из-за которого все это произошло. Наконец, Телемах вежливо, но решительно пригласил гостей прекратить ссору и идти отдыхать. Его поддержал Амфином, и женихи мало-помалу разошлись.
Как только Одиссей остался наедине с сыном, он сейчас же решил вынести из залы все оружие. Телемах согласился с ним и, кликнув свою няню Эвриклею, сказал ей: «Не впускай пока сюда служанок, няня; я хочу вынести в кладовую оружие моего отца, чтобы оно не портилось здесь от дыму».
«Но кто же будет светить тебе, если с тобой не будет там ни одной служанки?» — возразила Эвриклея.
«А здесь есть чужеземец, — со смехом ответил Телемах, — он поможет мне, так как никто, кто ест мой хлеб, не должен быть праздным».
Одиссей и Пенелопа
И вот отец и сын начали перетаскивать в особую комнату шлемы, щиты и копья, висевшие на стенах залы, Афина же невидимо сопровождала их, распространяя повсюду свет.
«Что за чудо, — тихо сказал Телемах своему отцу, — все светится, как огонь! Должно быть, какое-нибудь божество помогает нам».
«Тише, сын мой, — ответил Одиссей, — и не пытайся разгадать этого, — таков уж обычай богов! Теперь иди и ложись отдыхать, я же хочу еще остаться немного и пободрствовать».
Едва Телемах успел удалиться, как из своей комнаты вышла Пенелопа; поставивши к окну скамейку, она села на овечью шкуру, покрывавшую ее. Следом за ней появилась толпа служанок, которые принялись убирать со столов остатки хлеба и кубки; затем они положили в жаровни новых дров и зажгли их, чтобы осветить и нагреть залу. Меланто, заметивши Одиссея, снова принялась бранить его: «Бродяга, ты еще здесь? И ночью ты не хочешь оставить нас в покое? Ступай сейчас же вон, если не хочешь отведать этой горящей головни».