Мифы и притчи классической древности

Одиссей мрачно взглянул на нее исподлобья и возразил: «Почему ты так раздражена против меня, девушка? Или тебя сердит то, что я хожу в лохмотьях? Но подумай, что ведь и с тобой может случиться то же самое».

Пенелопа, услыхавши их разговор, принялась бранить высокомерную: «Бесстыдная, ведь ты же слышала, что я хотела видеть чужеземца и расспросить его о своем супруге, и, несмотря на это, осмеливаешься оскорблять его?»

Меланто, пристыженная, удалилась из комнаты, и Пенелопа принялась расспрашивать нищего: «Прежде всего, чужеземец, назови мне свою родину и своего отца».

Но он возразил ей: «Спрашивай меня обо всем, но только не об этом. Слишком много я перенес несчастий, и теперь мне тяжело вспоминать о них; и если я начну говорить, то буду безутешно жаловаться, и ты справедливо сочтешь меня за глупца».

«Но ведь такова и моя участь! — ответила Пенелопа. — С тех пор как мой супруг покинул дом, меня не перестает преследовать злая судьба. Родители мои побуждают меня к новому браку, а сын мой гневается на то, что женихи расхищают его богатства. Поэтому не молчи и расскажи мне о своем роде и о своей печальной судьбе!»

«Если ты принуждаешь меня, — ответил Одиссей, — то я должен повиноваться тебе». И он начал рассказывать свою вымышленную историю, так живо описывая свои страдания и несчастья, что Пенелопа не могла удержаться от слез. Выслушав до конца его рассказ, она продолжала дальше расспрашивать его. «Теперь я хочу испытать, правду ли ты говорил мне о том, что принимал и угощал в своем доме моего супруга. Расскажи мне, как он был одет и какой вид имел он?»

«Трудной вещи требуешь ты, — ответил Одиссей, — ибо уже двадцать лет прошло с тех пор, как он был у меня. Но что помню, то расскажу я тебе. На нем была надета двойная мантия пурпурного цвета, поддерживаемая пряжкой, на которой искусный мастер изобразил пса, держащего в своих лапах дрожащую лань; из-под мантии виднелся белый, как снег, хитон. Сопровождал его глашатай, по имени Эврибат».

Снова слезы полились из глаз царицы, ибо все признаки совпадали точь-в-точь. Одиссей начал утешать ее и рассказал новую басню, в которой, однако, было кое-что истинное; именно он рассказал ей о прибытии Одиссея в землю феаков. Узнал он все это, по его словам, у царя теспротов, где Одиссей был незадолго до его приезда туда и где он оставил на сохранение несметные богатства, добытые им.

Но этот рассказ не успокоил Пенелопу. «Что-то говорит моему сердцу, — возразила она, — что никогда мой супруг не возвратится на родину».

Затем она приказала служанкам омыть страннику ноги и приготовить ему мягкое ложе, но Одиссей отказался от этого. «Если бы у тебя была старая нянька, — прибавил он, — которая также много вытерпела в жизни, как и я, только она могла бы омыть мне ноги».

«Встань, моя верная Эвриклея, — воскликнула на это Пенелопа, — и вымой ноги этому страннику, который так же стар, как и твой господин Одиссей!»

Старая служанка сейчас же принялась исполнять приказание хозяйки и, пристально взглянув в лицо чужеземцу, сказала: «Многие посещали нас, но никого еще не было, кто так походил бы по своему виду и по своим ногам на Одиссея».

«Это все говорили, кто видел нас вместе», — ответил Одиссей, стараясь казаться равнодушным. Он сидел в это время у очага, а Эвриклея наполняла ножную ванну теплой водой. Когда она принялась за работу, Одиссей осторожно повернулся в темноту, так как у него на правом колене был рубец от глубокой раны, которую ему однажды на охоте нанес кабан. Одиссей испугался, что старуха узнает его по этому рубцу, и поспешил повернуть от света свою ногу, но это было напрасно. Как только нянька коснулась своей ладонью этого места, она сейчас же узнала рубец и от радости и испуга уронила ногу в ванну.

«Одиссей, сын мой, — воскликнула она, — это действительно ты, мои руки узнали тебя!»

Но Одиссей сейчас же зажал своей правой рукой ей рот и зашептал, нагнувшись к ней: «Ты хочешь погубить меня? Ты говоришь правду, но только этого не должен знать пока ни один человек!»

«Я буду молчать, — ответила Эвриклея, подавляя свою радость, — мое сердце будет твердо, как скала или железо». С этими словами она пошла снова налить воды, так как прежняя вся расплескалась. После того как омовение было окончено, Одиссей подошел к Пенелопе и еще некоторое время оставался с ней.

«Сильно колеблется мое сердце, — говорила она ему, — оставаться ли мне с моим сыном или выбрать благороднейшего из женихов. Выслушай сон, который я видела прошлой ночью. Мне снилось, будто с гор спустился орел и передушил всех моих гусей. Я начала громко стонать во сне и продолжала грезить. Ко мне сбежались со всех сторон женщины, чтобы утешить меня, как вдруг орел опять возвратился и начал человеческим голосом говорить мне: „Утешься, Пенелопа! Не сон то, что ты видишь, а верное предзнаменование. Гуси — это женихи, я же сам, орел, не кто иной, как Одиссей, который вернулся и умертвил всех женихов“. Так сказала птица и с этими словами улетела; а я пробудилась и сейчас же побежала к своим гусям, но они стояли совершенно спокойно!»