И с этими словами Одиссей передал своим спутникам копье и меч и отправился в сад разыскивать отца. Он скоро нашел его, как раз в ту минуту, когда тот, сидя на земле, заботливо обкапывал какое-то деревцо. Старец был одет очень бедно и неопрятно: на теле его был грубый заплатанный хитон, на ногах же были надеты худые ремни из бычьей кожи; весь вид старца показывал, что тяжелая печаль неотступно грызет его сердце.
Горько стало герою, когда он увидел отца в таком жалком виде, и прислонившись к дереву, он заплакал. Первой его мыслью было броситься к отцу, обнять его и сказать, что это он — его любимый сын, вернувшийся, наконец, в страну отцов. Но потом он испугался, что слишком неожиданная радость может оказаться вредной для старца, и он решил сначала подготовить его.
Т. ван Тюльден. Одиссей и Телемах на пути к Лаэрту. 1632
Поэтому он, подойдя к нему, спросил его: «Ты, видимо, хорошо понимаешь свое дело, старик, но по твоему виду мне сдается, что ты не привык к такому грязному и плохому платью. Скажи же мне, кто твой господин и для кого возделываешь ты этот сад? И действительно ли эта страна Итака, как сказал мне какой-то прохожий, встретившийся на пути? Это был какой-то недружелюбный человек, и он ничего не ответил мне, когда я спросил, жив ли еще тот человек, навестить которого я явился сюда. В своем отечестве я раз принимал мужа, который сказал мне, что он из Итаки и что он сын царя Лаэрта».
Так сочинял без запинки изобретательный Одиссей. Его отец при звуке своего имени сразу поднял от земли голову и, обливаясь слезами, воскликнул: «Конечно, ты находишься сейчас в той стране, которую ищешь, но того человека, о котором ты спрашиваешь, нет здесь. Но скажи мне, как давно это было, что твой несчастный гость, а мой сын, посетил тебя?»
«Пять лет тому назад твой сын покинул мой дом, — ответил Одиссей. — Он уезжал с радостным сердцем, и мы сговорились еще раз побывать друг у друга в гостях и почтить друг друга подарками».
Сердце перевернулось в груди Лаэрта при этих словах, и все его дряхлое тело начало сотрясаться от рыданий. Тут Одиссей не мог больше вытерпеть; он схватил своего отца в объятия и, покрывая горячими поцелуями, начал успокаивать его. «Это я, отец! Я сам твой сын, о котором ты спрашивал меня. На двадцатом году, наконец, возвратился я на свою родину! Осуши же свои слезы и радуйся!»
Но Лаэрт с удивлением взглянул на него и ответил: «Если ты действительно мой сын, вернувшийся, наконец, на родину, то покажи какой-нибудь знак, чтобы я мог узнать тебя».
«Прежде всего, — ответил Одиссей, — вот рубец от той раны, которую когда-то нанес мне на охоте кабан. Потом я могу показать тебе те деревья, что ты подарил мне: помнишь, тринадцать грушевых деревьев, десять яблонь и сорок маленьких фиговых деревьев?»
Теперь старец не мог более сомневаться и, обессилев от внезапной радости, бросился на грудь к сыну, который поддержал его своими могучими руками. Но он скоро пришел в себя, и они тихо направились к его дому, мирно и радостно беседуя друг с другом. Они уже все сидели за столом и вкушали вкусную пищу, когда домой вернулся с поля слуга Долион вместе со своими сыновьями. Узнавши радостную весть, он сейчас же поспешил к Одиссею и, покрывая его руки поцелуями, вскричал: «Да будет над тобой благословение богов, возвративших тебя, наконец, к нам! Но знает ли о твоем возвращении твоя супруга или нужно послать сказать ей?»
«Она все знает, — ответил Одиссей, — и тебе нет нужды утруждать себя».
Тогда Долион с сыновьями подсел к столу, и они продолжали радостный пир.
Победа Одиссея
Тем временем по улицам Итаки быстро проносилась молва, распространяя ужасную весть об избиении женихов. С жалобными криками и с угрозами бросились родственники убитых к дворцу Одиссея и, вытащив оттуда трупы, предали их погребенью. Затем все они устремились на площадь, где уже, шумя, собиралось народное собрание. Когда вся площадь наполнилась народом, вперед выступил отец Антиноя, Эвпейт. Пораженный скорбью и пылая жаждой мщения, он обратился с речью к народу: «На всех нас и на всех наших потомков падет стыд, если мы не отомстим злому убийце наших сынов и братьев! Так не дадим же ему ускользнуть от нас и поразим его вместе с сыном!»
Одиссей и Пенелопа. Осколок вазы. Ок. 510–500 гг. до н. э.
В эту минуту на площадь явились из дворца глашатай Медон и певец Фемий; народ с удивлением расспрашивал их, как они избежали общей участи, и Медон громко сказал, обратившись к гражданам: «Выслушайте меня, мужи Итаки! Не без помощи богов выполнил Одиссей свое кровавое дело. Я сам видел какого-то бога, который в образе Ментора стоял рядом с ним и то помогал ему, то наводил ужас на женихов. Смерть женихов — дело богов, и напрасно мы стали бы мстить за нее!»
Дж. Боттани. Афина и Одиссей