Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

«Тогда такие русские люди при чеховской формации – честнейшие, образованные – еще не вымерли. И как раз наступило время тяжкого прозрения, пробуждения от баюкающего сна. Эти милые, благородные и деликатные, искренние радетели за народ, за достоинство и права человека начинали в глубине сознания понимать, что, расшатав старые устои и пытаясь осуществить мерещившиеся им призраки равенства и свободы, они помогли втащить страну в великую пропасть».

Волков резко и по существу правильно критикует воспоминания Е. Гинзбург, оставшейся и в концлагере вернопреданной большевичкой и с презрением смотревшей на врагов народа, участь которых ей пришлось разделять. Он и сам описывает подобных ей разжалованных партийцев, неумолимо относясь к их иллюзиям и к их ничем не одолимому высокомерию.

«Нет, не утешает сознание, что с 1937 года одни палачи стали уничтожать других» – горько роняет он – «Эта кровь не может искупить миллионы и десятки миллионов жизней вполне невиновных людей».

Судьба Волкова была предопределена его дворянским происхождением, и ускорена его нежеланием приспособляться к советской системе. О тех, которые приспособлялись, и даже в близком кругу боялись говорить правду, он отзывается с понятным и законным отвращением. А уж об официальной советской прессе и литературе, – и совсем:

«Нагроможденная ложь похоронила правду и заставила себя признать… Пораженный чудовищностью проявляемого лицемерия, сбитой с толку наглостью возглашаемой неправоты, ощупываешь себя: не брежу ли сам? И не привиделись ли мне ямы с накиданными трупами на Соловках, застреленные на помойках Котласской пересылки обезумевшие от голода, обмороженные, "саморубы" на лесозаготовках, набитые до отказа камеры смертников в Тульской тюрьме… Мертвые мужики на трамвайных рельсах в Архангельске…»

Да, полезно про это напомнить, даже эмиграции! Ведь вот, в журнале «Время и мы» И. Шамир всерьез уверяет, что в советских концлагерях условия, мол, были сравнительно гуманные (!).

Среди многообразных волн, поступавших в полярные гулаги, отметим полный сочувствия рассказ Волкова о якутах, поголовно вымерших на Соловках, и о калмыках, которых постигла та же доля на берегах Енисея в Сибири. Что же до азербайджанских мусаватистов, с ними Волков на Соловках установил активную дружбу, которая позже побудила его выбрать себе местопребыванием именно Закавказье: выпущенному из лагеря, ему запрещено было жить в основной зоне центральной России.

Книга составлена в целом языком культурного и хорошо образованного литератора, хотя в ней и проскальзывают порою курьезные промахи. Например, в цитате из Данте мы натыкаемся на: Lasciate omnia speranza, вместо ogni speranza[428]; или вдруг широко известная латинская поговорка дается в искаженной форме: de mortem aut bene, aut nihil, вместо de mortius[429]. Кроме того, с крайним удивлением находим у автора – воспитанного, казалось бы, в традициях старой интеллигенции! – чудовищный оборотец в адрес, вместо по адресу, который следовало бы оставить малограмотным дояркам, да насквозь растленным совборзописцам новой формации.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 19 декабря 1987, № 1951, с. 2.

Т. Аксакова, «Семейная хроника» (Париж, 1988)

Давно уже обещанные альманахом «Минувшее» (где были из них опубликованы фрагменты) мемуары Т. Аксаковой, урожденной Сиверс[430], вышли в свет в форме двух томов, первый из которых сулит читателям несколько приятных часов. Огромное удовольствие, в наше гнусное время, оторваться от творящихся кругом мерзостей и перенестись в прошлое, в среду людей, материально обеспеченных, высоко культурных и в подавляющем большинстве глубоко порядочных.

А таков именно был круг, где вращался автор записок в годы молодости. Поместное и служилое дворянство той поры, разных уровней по состоянию и рангу, знало только те страдания, которые суть удел человека всегда и везде: старость, болезни (но об этом юная тогда Таня Сиверс не столь много и думала), неудачные браки, несчастная любовь…

Уютная жизнь, удовольствия всех сортов, в деревне и в городе, театры, балы, контакты с царским двором; last but not least свободные путешествия за границу (в Италию, Германию, Францию, даже Египет), – вот фон, на каком протекает действие первого тома.

Второй – совсем иное дело. Ему бы можно было дать подзаголовок: «Голгофа российского дворянства». Или, впрочем, тот, который избрал для своей книги О. Волков: «Погружение во мрак».

Постепенное нагнетание ужаса, волны страданий, с короткими промежутками облегчения: гражданская война, военный коммунизм, НЭП, большой террор… И – в несколько приемов – истребительная расправа с молодежью, свежей порослью аристократических семей старой России.