Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

С многими из этих семей составительница книги находилась в родстве и свойстве, с другими в ближайшем знакомстве: фамилии Шереметевых, Вяземских, Воейковых, Толстых, Трубецких, Клейнмихелей, Нессельроде встречаются тут на каждом шагу. И столь трагична участь всех, оказавшихся под советской властью! Жутью веет от рассказа о собиравшейся в Калуге компании молодежи из знатных родов, о которой Аксакова роняет, что никому из них не оставалось впереди больше 10 лет жизни…

С другой стороны, любопытно отметить то подлинно аристократическое пренебрежение, с каковым она сама и ее друзья относились к материальным вопросам; потеря имущества, комфорта, привилегий их меньше всего беспокоили. Важным было иное: утрата близких, падение культуры, всеобщее озверение. Таким подходом отличается от других повествователей и критика концлагерей, изведанных автором.

Любопытно также ее упоминание о легкости, с коей эмигранты, особенно женщины, попав в вовсе непривычные условия, приспособлялись к нужде, тяжелой работе и приниженному положению в обществе.

Горько читать о безумной ошибке, дважды совершенной Аксаковой: выехав за рубеж для свидания с эмигрировавшей матерью, в 1923 и в 1926 годах, она оба раза вернулась в СССР, хотя ей ничто не мешало остаться в свободном мире! Она даже вывезла и оставила там у родных двух детей, сына и племянника, чем спасла их от наступавшего на родине кошмара. Чего же более естественного было бы, как разделить их судьбу?

Такие шаги, возвращение в лапы большевиков, никому и никогда не приносили добра. Быть полезным родине, близким, науке или искусству в порабощенной, раздавленной советским игом стране было все равно невозможно; во всех этих отношениях куда больше можно было сделать извне. Неимоверные муки, отмеренные роком писательнице, рассказанного далее, не раз заставляет нас подумать, при чтении последних разделов ее хроники, что она в значительной мере сама виновата в своей участи. Вовсе зря она смеется над вдовою адмирала Макарова, сказавшей ей, что в эмиграции с неодобрением смотрят на тех, кто едет обратно в Россию. Неодобрение сие являлось вполне разумным.

Сколько других не имели шанса, подобно ей, пересечь границу большевицкой Империи Зла! А она могла, – и не захотела бежать от палачей, планомерно перебивших затем всех ее близких, а ее, до самой старости, продержавших в каторжных условиях, – сперва в ГУЛАГе, затем в административной ссылке.

Вернемся, однако, на миг к первому тому. Несколько удивляет читателя то, что о самых, казалось бы, важных событиях своей жизни в раннюю пору, писательница говорит скудно и даже темно. Подернуто мглою, почему она бросила своего первого жениха, которого вроде бы любила, и который ни в чем перед ней не провинился, и вышла замуж за другого, предстающего нам как менее симпатичная и значительная личность? Рисуя внешние детали, автор накидывает занавес на свой внутренний мир, – и в первую очередь в самые важные моменты своего существования.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 15 октября 1988, № 1993, с. 2.

Н. Мокринская, «Моя жизнь» (Нью-Йорк, 1991); М. Мейендорф, «Воспоминания» (Вэлли-Коттедж, 1991)

Перед нами автобиографии двух женщин, но очень между собою разные.

Нина Мокринская описывает только первые 18 лет своей жизни; правда, она обещает написать и продолжение. Дочь офицера царской армии и затем Белого движения, исчезнувшего и, как выяснилось, погибшего в процессе гражданской войны, она запомнила из своего детства долгие странствования с матерью и с сестрой, – немного старше ее, – по Сибири, в безуспешных поисках пропавшего главы семьи. Дальше, – жизнь в Харбине, долгие годы – в тяжелой нужде.

Книга написана просто и безо всяких претензий, но при чтении увлекает. Есть в ней даже и почти детективные мотивы: загадка (остающаяся неразъясненной), что произошло с матерью мемуаристки, которая, выйдя позже во второй раз замуж за состоятельного и обожавшего ее человека, стала непонятным образом тратить куда-то все деньги, ставя и своих детей, и их отчима в трудное положение. Может быть если будет вторая часть повествования, эта тайна хотя бы отчасти нам приоткроется?