Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Одним из острых для него вопросов является проблема отношений между русскими и евреями, к которой он постоянно вновь и вновь возвращается. Его самого, как он объясняет, удивляло всю жизнь то обстоятельство, что, будучи евреем и ортодоксальным иудеем, он главным образом дружил и ближе всего сходился с русскими интеллигентами. Полагаем, ничего особенно-то парадоксального тут и нет: он все же принадлежит к русской культуре, как и они – к той, вернее сказать, общероссийской культуре, которая являлась столь ценным и исключительным феноменом мирового масштаба, и которая была потом столь зверски растоптана большевизмом.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 18 января 1992, № 2163, с. 2.

З. Вайнберг, «Семь лет ужаса» (Париж, 1989)

Когда до автора книжки, члена богатой и культурной многочисленной еврейской семьи, обитавшей в Румынии, который в тот момент отдыхал на фешенебельном курорте на берегу Черного Моря, дошли вести о предстоящем вторжении советов в Бессарабию, он с радостью помчался им навстречу, в Кишинев. Хотя тогда легко было остаться вне зоны их влияния и была налицо полная возможность выехать на Запад, особенно для людей, материально хорошо обеспеченных.

Дуракам закон не писан!

«Очень немногие» – объясняет он, – «трезво понимали тоталитарную сущность и имперские амбиции Советской России. Подавляющее большинство либеральной интеллигенции принимало на веру ее демагогические декларации и свято верило в сталинскую демократию, свободу, равноправие, справедливость и законность. А уж об евреях и говорить нечего».

Это все, с позволения сказать, – разговоры для бедных. На Западе, кто желал, мог знать все, а уж люди, владевшие русским языком, как сочинитель данной брошюры, – и подавно. Была русская эмиграция, появлялись вплоть до самой Второй мировой войны беглецы из СССР, имелись и иностранные антикоммунисты. «Не знали», «не понимали» сущность большевизма только те, кто умышленно сами себя обманывали.

Дальше, когда Вайнберг рассказывает со вполне законным негодованием о враждебном отношении к евреям румын и бессарабских украинцев, хлебнувших подсоветской жизни, – ему не приходит в голову, что корни такого отношения были заложены именно сочувствием если не всех, то значительной части евреев коммунистической оккупации.

Последующее подчиняется обычной логике вещей. Отец сочинителя, крупный фабрикант, был арестован чекистами и погиб в заключении. Тщетно дети втолковывали красным властям, что он был либерально и даже просоветски настроен: коммунистическому режиму такие союзники были ценны за рубежом, в капиталистическом мире; а внутри своей страны они являлись излишними.

Описание действий большевиков в Молдавии принадлежит к наиболее интересной части повествования. Впрочем, оно близко похоже на лучше известные русской публике их же действия в Прибалтике и в Восточной Польше.

Автор спасся лишь благодаря тому, что являлся квалифицированным инженером, получившим образование во Франции. Это же помогло ему выжить затем и при немецкой оккупации, при которой он тоже хлебнул немало горя.

Грустно отметить, что он так и не поумнел: свой опус он заканчивает пламенным дифирамбом Горбачеву!..

Удивляет упоминание Вайнбергом несуществующего молдавского языка. Такового в природе нет и не было: самое большее, если можно говорить о молдавском диалекте, фактически почти ничем не отличающемся от стандартного румынского языка.

С другой стороны, слова, будто кириллица есть для румын «искусственная лабораторная письменность, чуждая духу и традициям языка», все же не вполне точна: вплоть до XIX века румыны писали как раз славянским алфавитом.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 25 января 1992, № 2164, с. 2.

О свободе и рабстве

Книжка Эли Визеля[439] «Завет», выпущенная в 1987 году по-русски издательством «Эрмитаж» в США, в целом – очень противная. Обычно, когда читаешь даже посредственный роман, будь хоть и с несимпатичной тенденцией, особенно написанной от первого лица, невольно более или менее идентифицируешь себя с героем, входишь в его страдания и радости, успехи и неудачи. В данном случае, это очень трудно сделать.