Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Воспоминания бывшего видного большевика, затем эмигрантского общественного деятеля и литератора, распадаются на части неравного интереса. Выделим сначала несколько пассажей, которые нам кажутся особенно важными. На первое место поставим следующий: «Как альтернативную силу против своего режима Сталин не рассматривал ни меньшевиков, ни либералов, а только русских монархистов с их программой реставрации и возрождения исторической национальной России. После того как коммунизм с его социальной демагогией о рае на земле окончательно обанкротился, а сам коммунистический режим выродился в тиранию, русский человек перестал мечтать о будущем, он теперь мечтал о прошлом. Сталин это знал точно. В случае войны опасность справа Сталин считал более реальной, чем слева. Отсюда решение Сталина обезглавить Белое движение в эмиграции (похищение генералов Кутепова, Миллера), развалить Белое движение изнутри (провокация чекистов в виде «треста») и, не менее важное – поставить идеи национальной России на службу большевизму («патриотическая революция» 30-х годов, амнистия русских исторических полководцев и Русской Православной Церкви во время последней войны)». Урок эмигрантам, которые искали новых идей и боялись обвинения в реакционности! Уж кому-кому, а Сталину было виднее, что ему являлось опасным!

Отметим сравнение Авторхановым[450] свободы печати в царское и советское время: ее даже при Николае Первом было больше, чем у большевиков, при Александре Втором – не меньше, чем в Европе, при Николае Втором, – больше, чем где бы то ни было в мире. Любопытно его мнение насчет происхождения Ленина (о котором часто спорят в эмиграции): он думает, что у того никакой еврейской крови не было, а только немецкая.

Книгу можно разбить на пять отделов: 1) история Кавказа; 2) личная автобиография автора; 3) картины внутрипартийной борьбы в КПСС; 4) рассказ об аресте и заключении; 5) описание жизни и работы автора на Западе.

1. Тут Авторханов, – что ему как чеченскому патриоту и националисту, отчасти извинительно, – не в силах подняться до объективности (за которую сам хвалит русских писателей, в частности Лермонтова), говоря о завоевании Кавказа. В этой тяжелой войне, на деле, обе стороны выказывали бесстрашие и упорство, рыцарство и великодушие, случалось даже жестокость и вероломство; только – мы оказались сильнее. Неизбежность же покорения очевидна: сам Авторханов показывает, что Кавказ оказался в тылу (или, вернее, внутри) Российской Империи. Грустно, что он впадает в грубое искажение фактов: например, русское правительство не переселяло чеченцев в Турцию, а только позволило уехать тем, кто не хотел оставаться и стать русским подданным. Зато он честно признает, что, завершив подчинение Кавказа, царь Александр Второй дал горцам широкое самоуправление, и добавляет: «Если бы сегодняшняя "автономная" Чечено-Ингушская республика имела такую конституцию, – я ее считал бы сверхсчастливой страной».

2. О себе, о детстве и студенческих годах, автор повествует чрезвычайно сжато, давая только основную канву.

3. Изображение борьбы и интриг внутри ВКП(б), данное очевидцем и участником, вызывает в сознании стандартную метафору о пауках в банке. Живя в СССР в те же годы, школьником и студентом, я, по счастью, оставался далек от коммунистов и, как народная масса, глядел на их самопожирание с ужасом и отвращением, но со стороны. Все они нам были враги и палачи; кто из них кого съест, представлялось второстепенным. Авторханов справедливо кидает: «Людьми, которые не занимаются политикой, как раз наиболее успешно занимается сама политика». Но наши взгляды развивались в ином плане: отрицания большевизма и коммунизма в целом. Авторханов с гневом вспоминает про «Великую чистку, загнавшую сотни тысяч в могилу, миллионы в концлагеря». Нас, антибольшевиков, преследовали и до, и после чистки; расправы своих со своими, в рамках компартии, нас мало огорчали.

4. Тема заключения, допросов, пыток, – теперь привычна публике по множеству свидетельств пострадавших. Судьба самого Авторханова сложилась еще относительно удачно. Тем не менее, пройдя через мытарства тюрьмы, он, хотя и представляет собою, его же словами, «духовное дитя советской власти», пришел к весьма здравому выводу: «Данная политическая система – самая проклятая изо всех тиранических систем в истории человечества»; и дал себе, как он сам выражается, Аннибалову клятву: «Если мне суждено еще жить на свете, то эта жизнь будет посвящена борьбе с советской тиранией всеми доступными мне средствами».