Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Главным стимулом в его жизни было честолюбие, желание играть важную и видную роль. Крахом явилось то, что, после смерти Великого Князя Кирилла Владимировича, его сын выразил твердую (и сколь разумную!) волю опираться на всех русских монархистов в целом, а отнюдь не специально на партию младороссов. Не будем критиковать его отца: в те годы многое из Зарубежья представлялось не так, как оно было на деле в России, и иные ошибочные лозунги могли звучать соблазнительно. Да и успех в тот момент, в эпоху entre deux guerres фашизм в разных краях Европы играл для многих антикоммунистов завораживающую роль.

Раскол младороссов показал, какие разные элементы в их рядах объединялись. Одни покатились к большевизму, другие (в общем, большинство), остались верны монархическому стягу и во время Второй мировой войны и после нее стойко боролись против красной заразы. А вот бывший глава пошел самым позорным путем. Хотя материально он и дальше устраивался неплохо, работая преподавателем в США, он не в силах был примириться с утерянным величием, и заполнял внутреннюю пустоту ложным патриотизмом, каковой из русского постепенно переходил в советский.

Перипетия его завершительного перевоплощения подробно описаны в книге Массип, которая дает и его обстоятельную биографию во всех деталях. Тут и советская Церковь сыграла свою роль, служа трамплином для перебежчика (оставившего, между прочим, жену и близких и начавшего целиком новое существование под эгидой серпа и молота).

Какой народ он любил? Чьи интересы защищал? Если он оставался искренним, – его аберрации поистине непостижимы. Но, скорее, он обманывал сам себя, прикрывая перед другими и перед самим собой двигавшие им честолюбие и материальные расчеты. Много позорного и безобразного включает эта жизнь, с 1902 по 1977 год. И не хочется нам говорить подробнее. Скажем только: пример, какому не надо следовать.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 14 августа 2010, № 2898, с. 1.

Н. Росс, «Врангель в Крыму» (Франкфурт-на-Майне, 1982)

Описание господства белых в Крыму содержит массу любопытных сведений, для многих, наверное, доселе неизвестных. Тем же, кто там тогда находился, вероятно, интересно будет их вспомнить и проверить. Книга выдержана, в общем, в бесстрастном, объективном относительно тоне. Слишком, пожалуй, суховатом, и отчасти перегруженном статистикой и цифрами для широкой публики. Восхищает широта взглядов Врангеля, неколебимого монархиста, умевшего привлекать дельных людей самых разных направлений, вплоть до эсеров и пр. Правда, не всегда они его доверие оправдывали…

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 22 октября 1983 года, № 1735, с. 3.

Попытка с негодными средствами

В предисловии к своей книге «Русская литература в изгнании» Г. Струве несколько раз ставит вопрос о том, пришло ли уже время писать об эмигрантской литературе, возможно ли уже в наши дни дать какой-то законченный очерк ее развития и особенностей. Нам кажется, что в принципе, теперь, можно бы ответить на эти сомнения в утвердительной форме. Больше 35 лет – срок весьма значительный. Период между двумя войнами – целая, и притом завершенная, замкнутая до известной степени в себе, эпоха: в любой национальной европейской литературе, и точно так же и в эмигрантской. Многие из крупных зарубежных русских писателей сошли к тому же в могилу, все самые главные, «действовавшие» в этот период, и потому о них можно говорить со значительной объективностью и анализировать их творчество в полном его объеме – Бунин, Куприн, Шмелев, Краснов, Тэффи…

Также, не видим мы препятствий, чтобы разбирать и послевоенный период эмигрантской литературы. Разве во всех обстоятельных курсах любой литературы не дается всегда очерк последних по времени их фигур и событий? Конечно, это именно самая рискованная часть для автора, легко могущего ошибиться в своих оценках и прогнозах; но почти всегда и одна из самых интересных для читателя. С конца войны прошло больше десяти лет, десять лет, богатых важными происшествиями и новыми течениями для русской литературы изгнания: осветить как следует это время – более чем желательно, и это могло бы быть важной услугой для всех русских и иностранцев, интересующихся этим сюжетом.

Но, если мы считаем, что задача, которую себе поставил Г. Струве, была вполне закономерна и разумна, с тем большим огорчением должны мы констатировать, что он с ней совершенно не справился, и что его книга – неплохой образец того, как не надо писать книг по истории литературы.