Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Есть одно, чем книга Струве, казалось, могла бы быть, во всяком случае, полезна. В конце ее дан список писателей Зарубежья, с указаниями (увы, далеко не всегда) имени и отчества, и года рождения (и смерти для мертвых). Но самый беглый взгляд на этот список вызывает разочарование. Мы наталкиваемся на отсутствие таких имен, как Олега Ильинского, одного из наиболее талантливых поэтов из новой эмиграции, и Марии Волковой, достаточно известной и бесспорно талантливой поэтессы, из старой эмиграции. Из прозаиков отсутствуют, например, Нина Федорова[518], автор блестящей книги «Семья», одного из лучших написанных в эмиграции романов, и Ирина Сабурова, сборник новелл которой «Королевство алых башен», вполне заслуживало бы упоминания. Почему о них Струве не счел нужным вспомнить, перечисляя множество мало известных и совершенно незначительных авторов, о полной бездарности некоторых он сам говорит?

Впрочем, когда он упоминает, часто получается еще хуже. Мешать политику с искусством – вообще плохо: мешать ее с литературной критикой – из рук вон плохо. Но все-таки назовем кошку кошкой. Г. Струве пишет с сугубо левой точки зрения и излишком объективности отнюдь не страдает. При всем том (даже если мы признаем такое вторжение политики в литературу вполне допустимым), можно ли отделываться от И. Л. Солоневича несколькими строчками петита в подстрочнике? Было бы, с любой точки зрения, разумнее посветить ему обстоятельный разбор, хотя бы и резко критический… или уж, по старой левой традиции в отношении политически несозвучных, промолчать о нем вовсе.

Впрочем, что уж Солоневич. И о Шмелеве, о Краснове, о Сургучеве, Струве весьма явственно пишет и слишком мало и, главное, весьма несправедливо их недооценивая. Как не объяснить этого той же застарелой левой антипатией к писателям правого, национального лагеря эмиграции? Традиция, которую нам очень не хотелось бы видеть увековеченной.

Однако, постараемся оставить политический аспект в стороне. И то сказать, не всякий в силах освободиться от партийных мер. Хотя, зачем же тогда браться за предприятие, явно требующее беспартийности? Так или иначе, нам придется, однако, констатировать и слабость чисто художественных оценок Г. Струве.

Возьмем такой случай. Владимиру Смоленскому посвящено три странички. Казалось бы, довольно мало для одного на лучших нынешних поэтов эмиграции, одного из двух-трех, занимающих первые ряды. Может быть, зато, глубина мыслей Струве о Смоленском искупает сжатость отведенного ему пространства?

Но можно ли о Смоленском сказать, что его поэзия полна «предельного одиночества, отчаяния и пессимизма», и что «эти настроения напоминают Георгия Иванова»? Как это Струве ухитрился просмотреть религиозный характер творчества Смоленского, и все те, столь многочисленные, стихи, где христианское понимание смысла жизни противопоставлено пессимизму? И почему о стихах Смоленского, посвященных России, столь важных для его писательского лица, упомянуто лишь вскользь? Смазав мистицизм, религиозность, чуть-чуть лишь упомянув о патриотизме, Г. Струве отсылает Смоленского со словами: «Поэзия Смоленского серьезна и значительна». Верно, положим. Но нам бы все-таки хотелось хоть немного более серьезного анализа.

Только… может ли вообще Г. Струве дать подобный анализ? Страшно сказать, как кажется, что у него целиком отсутствует эстетический вкус. Его суждения, авторитетные и безапелляционные о поэзии, или вообще не обосновываются, или обоснованы на редкость неубедительно.

Несколько примеров. Свою вообще неожиданно резкую оценку Поплавского, с которой верно, многие не согласятся, Струве решает подтвердить цитатой: «В выборе слов Поплавский беспощадно неточен и небрежен… "Сюрреалист" Поплавский поражает иногда своей крайней банальностью, даже безвкусицей… в таких, например, строчках:

Этот вечер был чудно-тяжел и таинственно душен,
Отступая, заря оставляла огни в вышине…

Ты меня обвела восхитительно-медленным взглядом

И заснула, откинувшись навзничь, вернулась во сны…»

Признаемся откровенно: никакой крайней банальности и безвкусицы мы в этих сильных и ясных стихах не видим. А вот во многих изречениях Г. Струве – да. И иногда он приводит как образец сентиментального безвкусия отрывок из стихотворения Сирина:

Простим ли страданью, найдем ли звезду мы?
Анютины глазки, молитесь за нас.
Чтоб стали все люди, их чувства и думы,
Немного похожи на вас.

мы, опять-таки не находим в нем что-либо столь уж ужасное.