Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Воейков готовился тогда к отъезду в Аргентину, где он получил как талантливый инженер выгодную работу, но откуда он перебрался через несколько лет в Канаду. Там я посетил его и его жену снова в 1978 году, и провел с ними более недели на их даче под Монреалем. Правда, его матери на этот раз с ними не было: она осталась в Бельгии, а умерла совсем недавно, года два тому назад. Но они оба были все те же и даже внешне мало изменились, хотя и имели теперь взрослых сына и дочь.

Всюду, где он был, Николай Николаевич находился в центре общественной деятельности; он умел всем, русским и иностранцам, внушить к себе доверие и уважение, и пользовался этим на благо российского монархического движения, вкладывая в дело свои прирожденные способности организатора и руководителя.

Ему было 10 лет, когда он с матерью покинул Россию, в середине 20-х годов, но его интересы всю жизнь принадлежали далекой родине.

Последнее время он упоминал мне в письмах, что хворает, но ни я, ни видимо он сам, не придавали тому серьезного значения. Я привык его видеть всегда здоровым, могучим, полным энергии; и мне никогда в голову не приходило, что я его переживу… Пока я не получил от его супруги, Эдит Федоровны, конверт с извещением об его кончине.

Как я сочувствую ей и разделяю ее горе! Да и в наших рядах он оставил пустым место, которое трудно заполнить…

Активный журналист, в том числе сотрудник «Православной Руси», «Нашей Страны» и «Голоса Зарубежья», Воейков опубликовал в 1983 году большую книгу, изданную в Джорданвилле, «Церковь, Русь и Рим», посвященную отношениям православия и католичества, – проблемы, которыми он всегда интересовался.

Это солидное исследование, без сомнения, долго будет служить пособием специалистам и обеспечит автору память, даже со стороны тех, кто его как человека не знал.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 20 октября 1990, № 2098, с. 2.

Историческая публицистика

«Новейший самый полный и подробный письмовник или всеобщий секретарь» (Париж, 1986)

«Синтаксис» сделал доброе дело (такими бы ему и заниматься, а не тем, что обычно!), переиздав эту книгу, выпущенную первоначально в свет в Петербурге в 1822 году, но отражающую, в основном, еще традиции блистательного XVIII века. Здравый смысл, благожелательность к людям, очаровательные формы светской учтивости, какие мы тут находим, делают чтение сего учебник хорошего тона своего времени чрезвычайно уютным и приятным.

Помимо наставлений и указаний, как надо составлять письма в разных случаях жизни (поздравление, приглашение, просьба о помощи и т. д.), данный маленький изящный томик содержит письма замечательных людей, русских и иностранцев: мы встречаем здесь послания Екатерины Великой к ее полководцам и их ответы, письмо Паткуля[593] к Петру Первому, письма Вольтера, Руссо, Нельсона и много других не менее интересных.

Особенно привлекает внимание письмо Суворова вандейскому вождю Франсуа-Атаназу де Шарету (1763–1793), включающее такие фразы: «Герой вандейский знаменитый! защитник веры отцов твоих и трона твоих государей! Бог войны да хранит тебя вечно… И вы, бессмертные вандейцы, верные блюстители чести французов, достойные ратники героя, предводимые им! восстановите падший храм Бога и трон ваших государей!.. Таковы желания воина, поседевшего на поле чести». Подобный текст представляет нам Александра Васильевича с неожиданной и весьма привлекательной стороны. Как глубокий мыслитель, он сполна понял значение сохранения монархии во Франции для Европы в целом, сумел взглянуть на вопрос с мировой и общечеловеческой, а не только узконациональной точки зрения. Как полководец же, он должным образом оценил военные таланты Шарета, который оперировал на бесконечно меньшем участке и меньшими силами, чем привычно было российскому фельдмаршалу, но искусство и смелость которого не знали себе равных среди современников.

Другое письмо, в первой части сборника, любопытно тем, что напрашивается мысль, не послужило ли оно источником для стихов Петруши Гринева в «Капитанской дочке». В нем мы читаем: «Без сомнения, сему смятению причиною красота ваша, которая возмутила покой моего духа… Взор ваш, речи и все в вас меня пленяет…»

У Пушкина же это звучит так:

Но глаза, что мя пленили,
Всеминутно предо мной.
Они дух мой возмутили,
Сокрушили мой покой.

Сходство велико. Не прибегнул ли поэт, в поисках колорита екатерининской эпохи, к «Письмовнику», в его время находившемуся в руках у всех интеллигентных людей?

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 22 августа 1987, № 1934, с. 4.

Фармазоны