Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

В книге «Люди и ложи» Н. Берберова называет в числе русских масонов А. Амфитеатрова. Личность весьма красочная, талантливый писатель и первоклассный журналист, данный литератор, одно время крайне левый по убеждениям, испытавший за то кратковременную ссылку в Сибирь, решительно не принял революцию, эмигрировал, и за границей круто эволюционировал направо, так что в последние годы жизни занимал определенно консервативные позиции.

Каждому, кто знаком с его богатым и многообразным творчеством, известен постоянный его интерес ко всему загадочному и таинственному, а равно и его умение на манер искусного и ловкого репортера проникать в суть даже и тщательно скрываемых вещей. Напрашивается мысль, что и вступить в масонство его толкнуло в первую очередь любопытство и поиски новой, не изученной среды, и что он вполне мог узнать и разведать вещи недоступные рядовым, а, пожалуй, и даже не вполне рядовым членам Братства Вольных Каменщиков.

С этой точки зрения, стоит вспомнить, что в одном из томов серии «Вчерашние предки» Амфитеатров обстоятельно описывает страшную оккультную организацию, которую обозначает сравнительно прозрачным именем фармазонов. Рисуемые им леденящие жуткие картины их обрядов и их интриг поражают своим реализмом; хотя ныне, через столько лет, навряд ли возможно проверить портретную точность выведенных им фигур или сопоставить рассказанное в романе с подлинными событиями, современником которых являлся писатель.

Думаем, однако, что для теперешних читателей представляет определенную ценность ознакомиться с упоминаемым выше произведением; тем более, что достать сочинения Амфитеатрова не особенно трудно.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Среди книг», 8 апреля 1989, № 2018, с. 4.

Слова мудрости

В номере 1–2 «Литературной России» от с.г. перепечатано, со ссылкой на журнал организации витязей в Париже «Костер», такое вот высказывание генерала Кутепова:

«Говоря о русском национальном чувстве, я не хочу быть неверно понятым. Я сам великоросс, но я считаю не только неправильным, но и вредным с государственной точки зрения, когда клич "Россия для русских" понимается как Россия для великороссов. Россия – не только Великороссия и даже не только Великая, Малая и Белая Русь, – все народы, ее населяющие – ее дети. Среди них не должно быть пасынков. Не поглощения разных племен требует Россия от своих сынов, а любви к общей Матери-Родине. Россия не требует того, чтобы грузин или татарин отказались от своей национальной культуры, она не стремится к обезличению своих детей.

В нашем богатом языке, к сожалению, утратилось одно слово: "россиянин". А между тем это слово нужно и даже необходимо – оно шире, чем слово "русский". Все народы, населяющие Россию, независимо от национальности, прежде всего "россияне". Я верю, что новая освобожденная и возрожденная Россия будет именно Россия для россиян».

Это – слова подлинного народного вождя, подлинного государственного мужа! Произнесенные им в 1929 году, они как нельзя более актуальны и нужны в наше время.

Жаль, что «Литературная Россия» не всегда следует сформулированным в них правилам. А уж о многих других органах печати в нынешней России, увы, – и говорить не приходится! Они с мыслями генерала Кутепова, – в кричащем противоречии.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Печать», 8 октября 1994, № 2304, с. 2.

Две цензуры

В книге П. Пильского «Затуманившийся мир», изданной в Риге в 1929 году, автор так комментирует воспоминания И. А. Белоусова «Литературная среда», опубликованные в Москве в 1928 году: «Что может быть страшней и беспощадней цензуры в СССР?». Но Белоусов об этом не говорит ни одного слова. Зато «царской цензуре» достается жестокое осуждение. Эта «царская цензура накладывала свою лапу на печатное слово», «она не менее зорко следила и за устным словом». Приводится пример. В сентябре 1913 года исполнилось 50 лет газете «Русские Ведомости». Днем было назначено заседание в «Славянском Базаре», вечером подписной ужин-банкет. Начались речи.

После одной из них дежурный пристав закрыл собрание. Некоторые стали уходить. Другие остались сидеть. И. А. Бунин заявил приставу, что он не уйдет, пока ему не подадут заказанное кофе. Пристав попросил Бунина следовать за собой для составления протокола.

– Нет, вы за мной следуйте, – сказал Бунин и пошел ко своему столу.

– Ваше имя и звание? – спросил пристав. Бунин дал ему свою визитную карточку.

Пристав начал составлять протокол. Бунин заявил, чтобы в свидетели был поставлен, между прочим, академик Овсянико-Куликовский[594], а на другой день поехал к градоначальнику. Тот, выслушав его, сказал, что ничем не может ему помочь.

– Да я не защиты приехал просить у вас – объяснил Бунин, – а жаловаться на некорректное поведение ваших подчиненных.