Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Понятно, легко бы решить, что, мол, я являлся исключением, отщепенцем по советской терминологии. Порой мне и самому так представлялось. Однако, верно ли? Вот позже, когда пол-России очутилась в руках немцев, – настроения народных масс вдруг проявились как близкие к моим! Все они вздохнули с облегчением, скинув с плеч ненавистный красный режим. А уж в эмиграции, – вся (за редчайшими, единичными исключениями) наша вторая волна со страхом и недоверием относилась ко слову и к понятию социализм (коммунизм – и тем паче!). Даже когда речь шла об иностранных социалистах или о русских из старой эмиграции, скажем таких как Р. Гуль или С. Мельгунов, занявшие тогда целиком антикоммунистические позиции. В те часы я отчетливо почувствовал себя своим среди своего народа и живущим теми же чувствами, что и он!

Да и как могла бы иначе родиться вся наша по теперешнему выражению волна? Все Власовское движение? Сказки про то, что в него шли с голоду или из-за страха, – пустые бредни и прибаутки для старых баб, истине абсолютно чуждые. Корни были в злодеяниях раскулачивания, в кошмарах колхозного быта, в расстрелах и концлагерях, которые наша родина никогда не забудет и никогда виновным не простит.

Но и в России еще… Мои друзья по школе, потом по университету – разве не думали в основном так же, как и я? Все мы были в сущности антисоветски настроены. Одни (я в том числе) рвались к активной борьбе (но она была немыслима в тот момент), другие более или менее пассивно подчинялись положению вещей, которому, однако, никак не сочувствовали. Прибавлю, что даже в первой категории встречались и евреи, хотя вообще-то я говорю здесь о русских. Те, которые непрестанно болтали о своей преданности советскому строю, о своей вере в коммунизм, – они представляли собою в наших глазах карьеристов и оппортунистов сомнительной честности, и мы их старались избегать. А если и встречались искренние фанатики марксизма, пусть и лично порядочные, мы от них держались в стороне. И какой бы был смысл с ними спорить?

Марксизм играл в те годы роль обязательной схоластики. Вероятно, так же, как мы к нему, относились в царское время вполне неверующие, из среды гимназистов и студентов, к изучению закона Божьего, поскольку оно было нужно, чтобы получить аттестат зрелости и университетский диплом. Будь идеология правительства какая-либо иная, – мы бы изучали Коран или буддийскую философию. С личными взглядами тут не имелось ничего общего.

Разрабатывать марксизм, вникать в глубину его хитросплетений? Кому и зачем такое надо? Для нас сия наука походила, скажем, на искусство компрачикосов[652], описанное Гюго в «Человеке, который смеется»: они брали нормального ребенка и превращали в гротескного уродца, чтобы показывать его потом в цирке. Или еще на чернокнижие, с которым боролась инквизиция: сводку обрядов и формул, употреблявшихся для вызова Сатаны. Если такие науки и вполне эффективны, – все равно, они того рода, которые для блага человечества подлежат полному уничтожению и искоренению! Изучать их допустимо разве что для того, чтобы разоблачать.

Почему дала себя обмануть благородная и умная Дора Штурман, – по счастью, лишь на время! – Богу известно! Нами-то официальная точка зрения, навязываемые свыше представления понимались как сплошная ложь. Кругом нужда, по улицам бродят голодные дети, – а газеты и радио кричат о всеобщем благоденствии; никто и пикнуть не смеет, – а нас уверяют что-де установлена свобода слова; по ночам курсирует черный ворон и люди с трепетом ждут стука в дверь, – а льются сладкие речи о гуманизме и справедливости; национальная культура грубо разрушается, литература сведена на роль примитивной агитки, – а нам кричат о патриотизме, о небывалых успехах! Как было не видеть, что тут – фальшивка и мошенничество?!

Стремление от страшного окружающего быта куда-то уйти составляло одну из типичных черт нашего существования. Вот отчего так ценились книги иностранных писателей, исторические и авантюрные романы и, – пока они выходили, – журналы типа «Вокруг Света»», «Мира Приключений» и «Всемирного Следопыта». Их скоро и прикрыли (оставалось только доставать старые номера, у кого сохранились). Хорошо еще, что русские классики не подвергались запрету… Серость, пропагандная скука сгущались в удушающую, давящую атмосферу дурного сна. Положим, при знании иностранных языков и при возможности пользоваться университетской библиотекой, у меня-то выход был. А война открыла и путь для активной борьбы, но это уж – вне темы данной статьи.

Штурман старается показать, что случалось и хорошим людям проникаться коммунистическими идеями. Но сама же и рисует жуткие результаты. Что сказать о женщине, осужденной по ложному доносу на концлагерь, которая поручает оставшемуся на воле мужу воспитывать их ребенка в убеждении, что мать совершила преступление, – дабы не поколебать в нем веры в Великого Вождя! Подлинно, как говаривала Ахматова: «Игры, в которые играют тигры!». И как типичны потребности кого-то обманывать.