Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

О лживой и мертвенной официальной советской литературе мы тоже найдем в данной книге неумолимое и четкое суждение: «Существовавшая и трубившая литература, ее десяток толстых журналов, две литературных газеты, ее бесчисленные сборники, и отдельные романы, и собрания сочинений и ежегодные премии, и радиоинсценировки нуднейших сочинений раз и навсегда были признаны мною ненастоящими, и я не терял времени и не раздражался за ними следить: я заранее знал, что в них не может быть ничего достойного… Едва только вступая в литературу все они – и социальные романисты, и патетические драматурги, и поэты общественные и уж тем более публицисты и критики, все они соглашались обо всяком предмете и деле не говорить главной правды, той, которая людям в очи лезет и без литературы. Эта клятва воздержания от правды называлась соцреализмом».

Что до внутреннего мира писателя, мы лучше поймем его изумительное мужество, прочитав его молитву: «О, дай мне, Господи не переломиться при ударах! Не выпасть из руки Твоей!».

И – не переломился. Даже когда его арестовали, и он не знал, что его ждет, – снова концлагерь? казнь? – и на мгновение подумал, что ведь мог такой судьбы избежать, мог эмигрировать: «За три года не пожалел я об этом ни разу: врезал им – чего только не сказал! Не произносилось подобное никогда при этом режиме. И вот теперь напечатал "Архипелаг" в самой лучшей позиции – отсюда! Выполнил долг. О чем же жалеть?».

Тут бы можно и еще один вопрос поставить. В эмиграции и многие волнуются, почему же Солженицын не выражает более ясно свои взгляды, не уточняет свою политическую платформу? Но вот как он сам формулирует правило, которому привык следовать (правда, в советских условиях; но, может быть, оно и на Западе годится?): «Из моих собственных действий я за все годы не помню ни одного, о котором можно бы было говорить не тайно прежде его наступления, вся сила их рождалась только из сокровенности и внезапности».

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 8 апреля 1975, № 1310, с. 1.

А. Солженицын, «Сквозь чад» (Париж, 1979)

В рамках миниатюрной брошюры Александр Исаевич вдрызг разбивает несуразные клеветнические построения, кропотливо воздвигаемые против него большевиками, и, в частности, книгу Томаша Ржезача[689] «Спираль имени Солженицына» (Москва, 1978). На момент возникает в уме вопрос: стоит ли мараться полемикой с такой дрянью и палить из пушки по воробью? Но нет, как подумаешь, определенно стоит!

Оставим даже в стороне самое главное: реакцию народа в СССР. В самой эмиграции, увы, столь много желающих во всякие – любые – гадости поверить! Вот и мне лично писали не раз уже (и ведь дельные, неглупые люди!), что, мол, появились некие материалы, уличающие Солженицына в стукачестве в концлагерный период. Ну, я тогда им отвечал, что советчики врать мастера и мало ли что еще состряпают; и напоминал моим корреспондентам, что сам-то писатель, беспощадно к себе, каялся, включая пустяки, о которых и говорить бы не стоило, и бичевал себя безжалостно, на манер Льва Толстого.

И ведь до чего же упорно – до сих пор! – повторяют сплетни, что он, мол, не Солженицын, а Солженицкер. Хотя, между прочим, ну зачем бы он стал скрывать еврейское происхождение, кабы оно да у него и впрямь имелось?! В Зарубежьи сейчас великое множество евреев-антикоммунистов, недавно приехавших из Советского Союза, пользующихся всеобщим уважением и сочувствием и играющих видную роль, кто в левых, а кто и в правых кругах…

Ну, – пусть злопыхатели прочтут «Сквозь чад», и да будет им стыдно!

Для поклонников же таланта и героизма автора «Архипелага ГУЛаг», «Теленка» и «Августа Четырнадцатого» самая ценная часть его новой вещи – сообщенные им тут о себе дополнительные биографические сведения.

Признаюсь за себя (потому что это может и немало других касаться), что мне Солженицын стал гораздо ближе и симпатичнее, когда я узнал, что марксизм (каковой он сам себе приписывал печатно за годы юности) явился для него лично кратковременным поветрием в предвоенный период.

С теплым чувством, с ощущением общности и солидарности, нашел я в брошюре следующие строки, мучительно напомнившие мне и мое собственное детство:

«И я мальчиком – умел хранить тайны. В 4 года я уже видел чекистов, в остроголовых буденовках прошагивающих через богослужение в алтарь. В 6 лет я уже твердо знал, что и дедушка, и вся семья – преследуется, переезжает с места на место, скрывается, еженощно ждет обыска и ареста. В 9 лет я шагал в школу, уже зная, что там всегда меня могут ждать допросы и притеснения. И в 9 лет, при гоготе, пионеры сорвали с моей шеи крестик. И в 11, и в 12 меня истязали на собраниях, почему я не вступаю в пионеры. И чекисты на моих глазах уводили дедушку… на смерть».

«Современник» (Торонто), рубрика «Библиография», 1980, № 45–46, с. 304–306.

Виждь и внемли