Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Нечволодов последовательнее и логичнее еще, чем Андозерская, разоблачает и парламентаризм вообще, и, в частности, интриги и замыслы левых в России, разумно говоря, что Думу надо немедленно распустить, чтобы тем выйти из революции: «мы в катастрофе оттого, что уже завоеваны левым духом!». И он предлагает широкий план монархического объединения для спасения трона и родины.

Увы! И Андозерская, и Нечволодов ошибаются, рассчитывая найти в Воротынцеве твердого единомышленника: его душа поколеблена, он сам не знает во что верить. Собственно, доминирующее его чувство – обида на Царя за несчастья на фронте, за самое ненужное участие России в мировой войне. Но так ли виноват именно Николай II? Ведь в силу какой-то злосчастной аберрации, никто из правителей тогдашнего мира не проявил большего рассудка: ни парламентарная Англия (главный инициатор бойни народов!), ни республиканская Франция, ни две великие империи, Германия и Австрия. Не мы, а вся Европа совершила в те роковые годы самоубийство, как справедливо сказал Алданов.

На беду, хуже всего пострадала-то, в конечном счете, Россия…

«Голос Зарубежья» (Мюнхен), декабрь 1984, № 35, с. 18–20.

А. Солженицын, «Март Семнадцатого» (Париж, 1986)

Мы долго ждали эти два тома, и вот наконец они в наших руках, зато большие: 712 и 756 страниц.

Больше, чем в предшествующих частях цикла «Красное Колесо», история слита с сюжетом романа. Даже слишком. Спрашиваешь себя, не правильнее ли сделал Пушкин, разделив на две отдельные вещи «Историю пугачевского бунта» и «Капитанскую дочку»?

Судьбы героев, ставших нам уже близкими, – Воротынцева, Андозерской, Верони и Ликони, малопривлекательного Ленартовича, – тонкой струйкой пробиваются сквозь толщу событий, то надолго уходя под землю, то вливаясь в разлившиеся озера. Другие, – Саша Лаженицын, Оленька Томчак, Благодарев, – отсутствуют вовсе.

Можно бы и иначе повествование построить, избрав центральными персонажами вполне исторические лица, в частности царя Николая Второго и его жену, которые здесь выдвигаются на первый план и, понятно, живейшим образом притягивают наше внимание. Но и с ними опять-таки: после коротких эпизодов, где мы видим их мысли и чувства, объектив переносится на Милюкова, Керенского, Протопопова[696] и не слишком интересных нам Шляпникова[697], Гиммера[698], Шингарева[699] и пр. (Ленин появляется только в конце, и на миг).

В результате, мы имеем дело скорее с беллетризованной, увлекательно составленной хроникой февральской революции, чем с романом stricto sensu[700]. Она имеет, разумеется, свою – и высокую – ценность и очарование. Однако, скажем все же сперва пару слов об участи героев прежних частей, «Августа Четырнадцатого» и «Октября Шестнадцатого».

Полковник Воротынцев, выясняется, – мужчина непостоянный в любви. Ах, уж эти военные! Мы не без сочувствия к нему наблюдали, как он от своей скучной и ограниченной эгоистки-жены перекинулся к ногам умной, волевой Ольды Андозерской. И вот уже и та им покинута ради некой купеческой вдовушки, – очаровательной, молодой и, главное, беспроблемной. Что ж, в сущности, по человечеству, – и тут его можно понять. Ликоня влюбляется, но в кого?! Предмет ее страсти тщательно засекречен… Авось раскроется нам в следующих томах; с тем большим нетерпением предвкушаем удовольствие их прочесть.

Относительно второй намеченной нами линии, – горькое разочарование уготовано тем, кто уповал, что автор сочинит пасквиль на нашего последнего Государя! Они путали мнения Воротынцева со мнениями самого писателя, а оказывается, тут есть две большие разницы, как говорят в Одессе. Да и, притом же, – и Воротынцев-то у нас на глазах от своих прежних предубеждений отказывается.

Царь же, – даже и для вовсе непредубежденных читателей, скажем, для иностранцев, незнакомых с историей России, – предстает как благородный, бескорыстный и добрый человек, поставленный роком перед лицом непосильной, ибо сверхчеловеческой задачи. Многие места о нем – дивные и трогательные (когда он молится за Россию; когда, на последних страницах книги, заносит в дневник страшные слова: «Кругом измена, трусость и обман»).

Так и с императрицей Александрой Федоровной. Мы с волнением присутствуем при трагедии смелой и сильной женщины, прикованной к постели больных детей в момент, когда нужно активно включиться в борьбу; – а она бы и сумела, и способна была бы…

Зато другие все потенциальные защитники порядка против революции приводят поистине в отчаяние; и никакими силами нельзя понять, почему вышло, что такие люди оказались на ключевых постах?