Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

У Кторовой, считающей себя лингвисткой, хороший слух, но по части суждения слабовато. Она подмечает, что у Нюрки Тонька звучит, как Тонькя. И верно, такая черта широко распространена в русских говорах; но это – вроде оканья и аканья: местный вариант русского языка, над которым нет оснований смеяться. Иное дело, когда Кторова потешается над евреями, неправильно говорящими по-русски («Там есть яички…. там есть сметана….»); хотя и то сказать, юмор получается не очень высокого разбора.

Нюрка не больно много знает про биографию и идеи Карлы Марлы – но такая ли уж беда? А вот про Сталина она очень даже метко высказывается по поводу давки на улице во время его похорон: «Жил Сталин энтот, все людей давил – и помер, все давит-то».

Кторову жестоко возмущает аморальность и бесстыдство русского народа: он поет «частушки, по сравнению с которыми стихи Баркова кажутся детским лепетом». Правда, те, что она цитирует, не столь ужасны:

Танк танкетку полюбил,
Ее в лес гулять водил,
От такого романа
Вся роща переломана.

Однако, молоденькая Нинка, согласившись исполнить игривую частушку, предварительно прячется за шкаф, – а то ей стыдно! Парижские или лондонские студентки не прятались бы… В сравнении с ними Нинка – чиста, как белый снег.

Конечно, если Алле Кторовой свойственны строгие, нравственные убеждения и незыблемое уважение к правилам приличия, – чувства эти достойны уважения. Но только… Описывая ребенка, она его называет «ж…стеньким». Мимоходом излагает такой принцип премудрости:

«Каждому своя сопля солона, когда ты даже своему дерьму не хозяин». И если тут сказано «дерьмо», то обычно она пишет крепче, на букву «г». И от себя и от имени героев угощает нас такими фразами: «Дети кричат, старухи б…т». Не говоря уже о терминах не вовсе «высокого штиля», вроде: при-хе-хе или об именах персонажей типа Софья Пересранцева.

Это, пожалуй, тоже стоит Баркова. С той только разницей, что Нюрка нарушает правила хорошего тона без умысла, в сердечной простоте, а высоко образованная Алла Кторова – вполне сознательно.

Ну да не будем придираться к словам, не в них суть. Попробуем лучше вникнуть в моральное воззрение автора, вот маленький, но красочный отрывок из ее биографии, о том, как она юной девушкой проводила время в гостях у подруги: «Сначала мы сидели все вместе в самом светлом месте, у окна, а потом, по очереди, парочками, медленно удалились в удобные для каждого закоулки Алькиного жилья».

Нечем особенно гордиться! Еще большой вопрос, согласились ли бы на такое всякие там «некультурные» Нинки и Тоньки… А Нюрка уж несомненно за подобные дела дочь – пожалуй, и воспитанницу, – разложила бы да выпорола.

И если это грехи прошлого, то вот как формулирует уже немолодая Алла Кторова свое жизненное кредо, свои этические нормы поведения, в наставлении, которое дает 17-летней девочке, дочери своей покойной приятельницы:

«Хочешь, Жанка, мини-юбку носить до пупа! Вот только до этого места? Надень и ступай. Видишь, радость, вон того парня, настоящего кошмара, босого, лохматого, и, наверное, вшивого, – но! – зато "жоли[248] мордочка"? Нравится он тебе? Еще бы? Ну тогда – смело вперед!»

Невысокого сорта мораль. Нет, Алла Павловна, не вам учить русский народ нравственности с высот вашей ослепительной культуры. Если другого у вас нет за душой, – лучше помолчите. В одном месте своей книги, вы сами взываете к публике: «Да уймите же меня, уймите!»

Стараемся, Алла Павловна.

* * *

Чтобы быть справедливым, надо признать, однако, не только незаурядный литературный талант Аллы Кторовой, но и то, что порою у нее пробиваются ростки чего-то лучшего. Например, рассказ «Юрин переулок», кстати, более заслуживающий название рассказа, чем все ее другие вещи, – из быта советских школьников, овеян дуновением чистой молодой любви, и был бы совсем хорош, если бы Кторова и сюда не вставила отдельные циничные фразы, здесь порождающие резкий диссонанс.

В рассказе «Кларка-террористка» есть место, но, кажется, единственное в творчестве Кторовой, – выражающее искреннее религиозное чувство. Однако, заодно отметим крайнюю примитивность политических идей, отраженную в этом же очерке: Кторова боится, что при перевороте в СССР рабочие и крестьяне стали бы громить интеллигенцию, как живущую материально благополучнее! Не стали бы: наоборот, создавали бы дружины по борьбе с бандитизмом. Грабили бы блатные, чего, конечно, можно опасаться.

Право, жаль все же, что Кторова так далека от народа, так неспособна его понимать. Вот поэтому она вкладывает в уста Нинки такие слова: «Как леригия? Как все у нас ребята да девчата, так и я… На престольные за водкой… в очереди стоим…» А за ними, на деле много чего стоит!

Главное же, решительно скверно, что ко всем произведениям Кторовой вполне можно применить то самое, что она пренебрежительно бросает о народных частушках: «Много таланта, остроумия, юмора – есть все, кроме минимального приличия».

Стыдно, Алла Павловна!