Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Специально плохи главы книги, изображающие карикатурного дряхлого гусара (кстати, этот образ кочует у Кторовой из одного сочинения в другое; гусар то доживает свои дни в советской богадельне, то – как тут – догорает на берегах Гудзона). В старой эмиграции, не спорим, вдоволь найдется и глупых людей, и всякого рода чудаков, но выведенный на сцену здесь ветхий кавалерист есть воплощение представлений (вчистую ложных) советского образованца о том, каковы должны быть старые эмигранты, белогвардейцы вообще, и даже бывшие люди в России: необычайно нелепые и во всем смешные. Здесь все фальшиво и звучит противно в силу глубокой лживости.

Вскользь укажем крайнюю несостоятельность филологических и лингвистических рассуждений Аллы Кторовой. Она связывает между собою слова бунт, бунеть и буян, у коих нет ничего общего! Бунт – заимствование из немецкого Bund «союз»; бунеть («гудеть») есть звукоподражание, а буян происходит от древнеславянского буй и имеет соответствия в санскрите, в балтийских и других индоевропейских языках. Коли не знать азов языкознания, – зачем же пускаться в научные толкования?!

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 20 февраля 1988, № 1960, с. 4.

Страх перед правдой

Прибыв за границу, В. Войнович[249] посвятил себя задаче борьбы с монархизмом. Сперва в статьях; теперь соорудил и роман; старается не за страх, а за совесть. И что это доказывает? Он-то себе в том отчета не отдает, но мы отдаем.

Это доказывает жизнеспособность и силу монархической идеи. Потому что с мертвой идеей, у которой нет или очень мало сторонников за границей, а главное в подъяремной России, – к чему бы было, и какой смысл бы имело воевать? И даже будь эта идея представлена некоторым малым числом людей, и людей незначительных, – стоило ли бы против нее надрываться? Борются, да еще с таким усердием, только против мощного врага.

Между тем, ведь чем мы располагаем? Америка и прочий Запад финансируют и рекламируют не нас, а левых. Денег у нас нет, престижных, – выражаясь отвратительным, но модным, модерным жаргоном, – изданий тоже. Есть – одно мировоззрение; однако, оно-то и важно. Ибо у наших противников лозунги никудышные, выветрившиеся сполна и никого больше не воодушевляющие.

Но вернемся к Войновичу. Итак, он состряпал роман «Москва 2042», напечатанный (в отрывках) в израильском русскоязычном журнале «22», № 49. Речь идет об утопии или, если хотите, – антиутопии. В будущем, которое здесь изображается, Россией по-прежнему управляют большевики. Но существует подпольно некий СИМ (Союз истинных монархистов), им грозящий, и в конце концов даже захватывающий власть. Что ж, дай Бог! Хотя, – почему бы так поздно?

Факт, что с Войновичем произошло, как с Валаамовой ослицей. Он высказывает не то, что бы ему хотелось, а то, чего он боится, и что у него невольно вырывается. Боится он монархии. И еще, – боится Солженицына, которого выводит под именем Карнавалова. И тут снова гротеск не скрывает, а обнажает подлинные заботы сочинителя. У него Карнавалов дает себя погрузить в анабиоз, в искусственный сон, с тем, чтобы проснуться через столетие. Заметим мимоходом, что тут мысль похищена у Беляева[250], талантливого подсоветского фантаста 20-30-х годов; сам-то бы Войнович не додумался. Впрочем, и Беляев исходил из книги Уэллса «Когда спящий проснется», но он-то внес много нового от себя.

Кошмар, бред больного все равно отражают фрагменты реальности. Человеку невозможно прожить несколько веков; но идея может жить долго, но книги, где она зафиксирована, могут сохраняться и тысячу лет. Вот это Войновича и пугает. Если расшифровать его подспудные чувства, они сводятся к ужасу: пусть не сейчас, не сегодня, но где-то в будущем программа его противников все же осуществится.

Почему именно через сто лет? Это бы, пожалуй, Войновича очень-то бы и не беспокоило. А вдруг – гораздо быстрее? Вот этого уж ему и совсем не хочется. Искренне путаясь в понятиях, или дезинформируя умышленно публику, Войнович смешивает и сваливает в одну кучу весьма различные вещи. Солженицын не является претендентом на престол. Хотя то, что он – русский патриот и защитник русских национальных традиций, его с нами, естественно, сближает. Вероятно, издали, для неприятеля, разница незаметна, а сходство кидается в глаза.

Монархическое же движение не зависит никак от срока жизни Солженицына, ни даже всего нынешнего поколения. Пока будут иметься представители законной династии, – а она, слава Богу, не под угрозой исчезновения, – будет существовать и российское монархическое движение (может быть, могло бы и дальше еще; но это уж область предположений).

Во всем остальном, антиутопия Войновича довольно наивна. Всяческие абсурды и гадости советского строя и сейчас налицо; он их лишь слегка преувеличивает. То же самое, и лучше, сказали уже до него другие, как, например, Орвелл.