Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

А вот какой строй Войнович считал бы идеальным и желательным, он не показывает; и жаль! Стремясь дискредитировать монархистов, он намекает, что-де у них все будет такое же точно, как у большевиков. Сие совершенно неправдоподобно: ясно, что люди, способные бороться с советским строем и его опрокинуть, хотят чего-то радикально иного, провозглашают вовсе иные ценности и намереваются установить порядки, никак не похожие на советские, большевицкие или вообще коммунистические.

Изображение монархической утопии, с картиной мира, где наши концепции восторжествуют, могло бы представлять собою весьма интересную попытку, если бы кто решился ее начертать. Но тут бы нужны и художественный талант, и политическое прозрение, какие мало у кого найдутся. Даже П. Н. Краснов, писатель отнюдь не без дарования, с такой задачей не сумел справиться; да его книга «За чертополохом» уже во многих отношениях и устарела.

Но ничего: будем надеяться, что возрождение монархии в России осуществит жизнь, – и что она справится с делом лучше, чем наши самые смелые фантазии!

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 14 марта 1987 года, № 1911, с. 1.

В. Войнович, «Москва 2042» (Анн-Арбор, 1987)

Читая в форме отдельной роскошно изданной книги роман, знакомый нам раньше по отрывкам, печатавшимся в журналах, мы убеждаемся, что эго – прежде всего пасквиль на Солженицына; полет в будущее пристегнут к нему более или менее случайно. Просвечивают явно и побуждения автора: гложущая его зависть к удачливому коллеге (ибо где же Войновичу равняться с Солженицыным?).

Пасквиль, как всякий roman a cle[251], особенно касающийся выдающегося человека, интересен в той мере, в какой отражает реальность. Но об этой мере как раз нелегко судить: фантазия писателя все время увлекает его слишком далеко. Был ли он вообще знаком в России с Александром Исаевичем, ездил ли и впрямь к нему в гости в Вермонт?

Можно поверить, что в имении Солженицына есть русская баня, и что у него за столом пьют квас, а спиртное не принято. Но рядом, – голая и вовсе неправдоподобная выдумка, с описанием нелепых церемоний и гротескных типажей. А когда Войнович хочет высмеять своего великого противника, то сразу садится в галошу. В словах Карнавалова (под каковым именем выведен Солженицын): «Запад отдает заглотчикам страну за страной, железные челюсти коммунизма уже подступают к самому нашему горлу и скоро вырвут кадык», – нет ничего глупого; они являются горькой правдой.

Впрочем, вообще вся пародия не удалась. Ведь, если вдуматься, – получается совсем не то, что Войновичу хотелось бы сказать и доказать! Через 60 лет большевизм гибнет, и Карнавалов въезжает в Кремль на белом коне… Переводя язык символов на обычный публицистический, – идеи Солженицына восторжествуют, ибо правильны.

Не так плохо и то, что делает Карнавалов (или, вернее, что он позволяет сделать освобожденному народу): видных чекистов вешают, сексотам рубят головы, а рядовым коммунистам предписывается сдать партбилеты и пройти церковное покаяние.

Или возьмем нижеследующие наблюдения, вложенные в уста московского чекиста в 2042 году: «Монархическая идея очень даже жива и популярна. И вот если вы внимательно присмотритесь к нашим комунянам, вы признаете в их глазах надежду на то, что когда-нибудь монархия будет восстановлена». Спрашиваешь себя: не говорит ли Войнович о подсоветских гражданах наших дней? Мы знаем, что он-то сам – убежденный враг монархического строя; но о настроениях в СССР он, вероятно, хорошо осведомлен. Скорее всего, он их, неумышленно, тут и выбалтывает…

Как известно, неудачный свидетель обвинения часто бывает обвиняемому полезнее, чем свидетели зашиты. Так что, – нам, в общем и в целом, остается сочинителя поблагодарить. Недаром, победив и придя к власти, Карнавалов его, ползающего во прахе перед новым властителем, великодушно прощает, хотя и говорит ему: «Ты написал много чепухи. И в отношении меня допустил много похабства». И уж совсем верно он Карнавалову, сиречь Солженицыну, отвечает: «Вас разве вычеркнешь! Вас и топором-то не вырубишь. Это заглотчики думают, что, кого хочешь, можно в историю вписывать, а кого хочешь, выписывать. А я-то знаю, что это никак невозможно».

Будем надеяться, что Солженицын его и в жизни простит. И мы, русские монархисты, – прощаем. На обложке представлен Солженицын верхом на коне, поражающий копьем пятиглавого большевицкого дракона. Картинка – превосходна; ее бы размножить в виде плаката, и каждый из нас охотно повесит у себя на стену.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 6 июня 1987, № 1923, с. 2.

М. Демин, «Блатной» (Нью-Йорк, 1981)