Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 18 ноября 1975, № 1342, с. 4.

А. Кторова, «Мелкий жемчуг» (Роквилль, 1987)

У Аллы Кторовой есть поклонники (мы не из их числа) и порицатели. Наверное, и новая ее книга первым понравится, вторым – нет. В ней, во всяком случае, – что и понятно, с годами, – обычные ее свойства сгущены и подчеркнуты; увы, – в первую очередь, недостатки.

Для Кторовой всегда были характерны, – при наличии немалого литературного дарования, – вульгарность (точнее даже: культ вульгарности) и плохой вкус. Здесь они прямо выпирают. Читателей она называет пупсики, и на каждом шагу их оглушает формулами вроде: «Хм-мм… Вот тебе и трали-вали. Вот вам и трынцы-брынцы». Или: «Да, такова селавийка». А иногда и поражает прилагательными особого типа: «в своем временочаковаипокорениякрыма коричневом кошеле». Хуже еще, когда мы наталкиваемся на «хитрожопенькую улыбку». Ну да это все, в конечном счете, перепевы прежнего ее стиля.

«Мелкий жемчуг» можно разбить на три отдела: 1) очерки недавних поездок автора в СССР, жизни ее сейчас в США и воспоминаний о детстве и юности; 2) изыскания о предках (преимущественно по отцовской линии); 3) разговоры с неким мифическим старым эмигрантом.

Разухабистость слога и тяга к неприличному сильнее всего проявляются в части условно нами обозначенной как первая. Говоря о рано умершей близкой подруге, писательница восклицает: «Каждый день о тебе думаю, мысленно по попочке похлопываю». К смерти подобало бы иметь больше уважения!

Не имея своих детей, Кторова не прочь повозиться с чужими, включая с маленьким соседским негритенком, и даже натаскивает его зачем-то в русском языке. Тут плохого нет, и мы бы охотно посочувствовали. Однако, чему именно она учит? Она в восторге, когда мальчик произносит: «Мой джопички is мокри». Казалось бы, поганым словам учить ребенка уж вовсе бы не следовало! Притом же, сдается, преподавательские способности новоявленной американки не на должной высоте: ее муж, после 28 лет сожительства, объясняется по-русски следующим образом: «She is сто-ing and пляки-ing» (Она стоит и плачет). Право, мы наблюдали, что, – при небольшом желании, – за гораздо более короткий срок иностранные супруги русских женщин достигали куда лучших результатов!

В чем решительно не можем согласиться с Кторовой, это в ее апологии «многоэтажной лексики», которой «забавляются сейчас и те, на кого никак не подумаешь». Ибо, по ее мнению: «Пользоваться бранными словами в небранном контексте могут только прямодушные, веселые и легкие люди».

Мы, наоборот, задыхаемся в атмосфере смрадного сквернословия, наводнившего сейчас западную и – молитвами диссидентов – русскоязычную зарубежную литературу. И отражает оно, безусловно, именно падение морального и культурного уровня, наступающее в наши дни. А что до прямодушных и веселых людей, то применимо ли подобное определение к уркам, являющимся первоначальными и основными носителями похабной речи? Нет уж, оставим уважаемую Аллу Павловну в их компании, и не станем к оной присоединяться.

Солидаризируемся скорее уж во мнениях с ее дедушкой, молвившим, заслышав мат в коммунальной квартире, где он жил: «Выражаться нельзя. У нас тут дети растут» И добавившим: «Дама, а безобразят как серые, равно браги напились на купецкие деньги… Да бурлаки бечевую по Волге тянут, а чтоб такое…» Вот голос русского народа!

Выделим специально то место, где Кторова берет назад свои прежние высказывания о нынешней подсоветской молодежи, убедившись, не без удивления, что эта молодежь отнюдь не чужда гражданским мотивам, в частности, выраженным в песнях Б. Окуджавы, и весьма склонны строить прочную семейную жизнь: «Я ж ведь была уверена, что они только фарцевать да дергаться под заграничные вопли умеют». Этого ее мнения мы никогда не разделяли.

Исследования о предках, – как мы узнаем, ямщиках, начиная аж со времен царя Михаила, – не вызывают возражений, и даже могли бы быть весьма интересны (на практике, они порой скучноваты). Заметим, что наглядный образец того, как не надо забывать предков, представляет собою муж Кторовой, Джон Шандор. Его родители – то ли словаки, то ли карпатороссы, – эмигрировали из Австро-Венгрии в Соединенные Штаты; мать его еще недавно была жива (или еще и жива посейчас). А он, приехав в Венгрию, где и теперь обитают его родичи, – не мог ни слова произнести на их языке! Кторова служила ему переводчицей, на базе родства славянских языков повсюду.