Вместо того, – по инерции, что ли? – советского читателя продолжают кормить сочинениями пресловутых «попутчиков». К ним принадлежит и Наталия Гинзбург[255]
, сперва социалистка, потом коммунистка. Нужно ли кому объяснять, сколько вреда данного сорта левая интеллигенция на Западе делала и делает своим странам?! А для русского народа подобные верные друзья Сталина всегда были злейшими врагами (полагаем, и теперь остаются).Роман «Семейные беседы» представляет собою хронику еврейской семьи в Италии первой половины нашего века; семьи ничем не интересной, да и мало симпатичной, правда, все ее члены – антифашисты (больше-то пассивные, но иногда и активные). Воспоминания о детстве и юности часто заключают в себе некоторое очарование, но тут они – скучны. У автора нет ни чувства юмора, ни лирической струйки, способной приблизить повествователя к публике.
Под стать и рассказы, присоединенные к роману в том же томе. Они рисуют быт и нравы той части европейской молодежи, которая полностью растлена и утратила все моральные устои, а иногда и немолодых уже людей такого же самого пошиба.
Сравнительно наиболее удачная новелла, «Валентино», есть история бедного студента, ради денег женящегося на богатой женщине (некрасивой и гораздо старше него), которого, однако, жена принуждена позже выгнать, поймав его на гомосексуальных похождениях.
Не имея под рукой оригинала, затрудняемся судить о качестве перевода. Может быть, Гинзбург и пишет на модерном сленге (хотя ее герои по положению – вполне культурные люди). Но когда на каждом шагу встречаешь слова вроде тягомотина, зануда, мерехлюндия, паниковать, наводить марафет и т. п.; переносишься мысленно не в Италию, а в советскую Москву, в среду образованцев невысокого полета. Странно читать паспорт Нансена, вместо столь привычного нам оборота «нансеновский паспорт». Китайская игра ма-джонг, известная и в России, превращена в ма-йонг. Популярный роман для детей Ф. Монтгомери «Непонятый» (в подлиннике «Misunderstood») назван тут почему-то «Непризнанный», что грубо искажает смысл. Коробит написание махариджа, вместо принятого «магараджа». Очень неприятно читать Фьюме, вместо Фиуме. Хоть географическую-то бы номенклатуру оставили новаторы в покое!
С самим итальянским языком, своею специальностью, переводчики (их несколько) плоховато ладят: например, употребляют слово синьора там, где по контексту следовало бы «дама», или просто «женщина».
Е. Попов, «Веселие Руси» (Анн-Арбор, 1981)
Сборник рассказов производит неприятное впечатление, в силу желания автора изобразить нынешнюю Россию в целом царством серого, тупого хама. Слава Богу, мы имеем вдоволь подтверждений противному! В оправдание писателя можно разве что сказать, что он работает под Зощенко, не имея таланта и вкуса, которые тому были свойственны. Время от времени, ему удается забавно передразнить ту или иную формулу официального советского языка. Но это не спасает книгу от монотонности.
Ф. Кандель, «Первый этаж» (Лондон, 1982)
Роман представляет во многом те же недостатки, что налицо и у Попова. В нем, есть, однако, просветы. Баба Маня, на которой явно отразилась солженицынская Матрена, – добрая, если и недалекая, простая русская женщина, которую большевизм не переменит, в какой бы ад он ее жизнь ни превращал. Молодой поп из лесной деревушки не только сам говорит, что на нем благодать: эта благодать на нем чувствуется и от него распространяется вокруг; скажем, на женщину-шофера, везущую его на вокзал, когда он приехал по делу в Москву.
Попадаются и отдельные кусочки голой правды. Один из персонажей, попав в госпиталь на почве алкоголизма, спрашивает у лечащейся там старушки, помнящей царское время: «А что, маманя, когда больше пили? Раньше или теперь?» – «Спросил…» – отзывается та – «Да теперешние не в пример. Бога нету… К старым без внимания… К себе без уважения…» Вот уж подлинно: за что боролись, на то и напоролись!
В. Марамзин, «Тянитолкай» (Анн-Арбор, 1981)
В книге собраны повести и рассказы разной длины и разного качества. Как правило, – те, что подлиннее, несколько и получше; короткие же – совсем никуда.
Наиболее остроумен рассказик, называющийся «Тянитолкай» (как и весь сборник), в котором чекистсткий полковник говорит о диссидентской литературе: «Даже то, что печатают за границей и за что мы, конечно, по головке не гладим, – и то невозможно читать. Такая же чепуха, только наоборот». Браво, полковник!