Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

« Ты обманываешься, Виноградовъ. Во-первыхъ, жена моя будетъ хозяйкою въ домѣ, а не кухаркой. Дѣятельности моей не помѣшаетъ счастливая семейная жизнь. Неужели бывши ученымъ человѣкомъ , Профессоромъ , Академикомъ, я не могу быть женатъ ? А дѣти только умножатъ мое счастіе.

— Все это прекрасно въ теоріи, но таково-ли будетъ на дѣлѣ ? Теперь ты можешь посвящать свое время учености, а тогда будетъ-ли у тебя досугъ для Этого ? Сначала надобно обезпечить себя, мой другъ , пріобрѣсти независимость, не думать о пропитаніи, и потомъ уже выбирать жену.

«Пропитаніе! . « . Такъ вотъ чѣмъ ограничивается твоя высокая теорія жизни ! Виногра-

довъ! Я вижу , что мы не можемъ понимать другъ друга. Ради Бога, не совѣтуй мнѣ ничего.

— Ну, такъ женись на своей Христинѣ и не жалуйся послѣ, когда тебѣ нечего будетъ ѣсть ! — сказалъ съ досадою Виноградовъ.

« Ты можешь говорить что угодно: я не перемѣню для тебя своей рѣшимости. Христина любитъ меня! Для нея готовъ пожертвовать я всѣмъ.

— Но, скажи пожалуста, что нашелъ ты въ ней привлекательнаго? Ни красоты, ни ума, ни воспитанія. . . .

« Виноградовъ ! замолчи, ради Бога замолчи, если не хочешь поссориться со мной навсегда.

, — Кажется , безъ этого и не обойдется , если ты не оставишь своего глупаго намѣренія.

Друзья замолчали. Виноградовъ вскорѣ ушелъ изъ дома, а Ломоносовъ остался мечтать на свободѣ. Ему досадны были слова товарища, но онъ утѣшалъ себя мыслью, что Виноградовъ не понимаетъ его счастья.

Онъ началъ однакожь размышлять о словахъ его, и сколько ни думалъ, вездѣ находилъ блаженство. Разговоръ съ Виноградовымъ не утишилъ, а еще больше воспламенилъ любовь его : онъ только напомнилъ ему, что Христина можетъ сдѣлаться его женою. До сихъ поръ, эта

мысль не ясно представлялась ему; но теперь, когда Биноградовъ не находилъ въ этомъ ни какой невозможности, и думалъ только что у Ломоносова не будетъ средствъ кормятъ будущее свое семейство, онъ рѣшился непремѣнно жениться на Христинѣ. Помышленіе объ этомъ приводило его въ восторгъ. Онъ придумывалъ разныя средства, какъ исполнить свое намѣреніе, и вскорѣ мечты его приняли образы истинно поэтическіе. Онъ не могъ больше удерживать своего душевнаго порыва, схватилъ бумагу, перо, и хотѣлъ выразить душу свою гармоническими звуками. Но упрямый Русскій языкъ, тогда еще непослушный волѣ поэтовъ, никакъ не повиновался восторгу Ломоносова. Цѣлый вечеръ писалъ онъ , и раздиралъ написанное : это выходили какія-то длинныя, несвязныя строки, а не стихи.

«Неужели нашъ языкъ не способенъ выражать мысли и чувства такъ-же стройно , какъ выражаются они на языкѣ Латинскомъ ? » сказалъ онъ наконецъ самъ себѣ. « Надобно подумать объ этохмъ, поговорить съ людьми свѣдущими. . .. Да, кстати, завтра увижу я на лекціи товарища Шшренглибера. Онъ страстный охотникъ до Поэзіи , самъ пишетъ стихи, и любитъ говорить о нихъ. Я еще худо знаю теорію Нѣмецкаго стихосложенія : не льзя-ли от-

крыть въ ней законовъ и для нашего стихотворства ?»

На другой день, когда кончилась лекція, онъ подошелъ къ Штренглиберу.

— Пойдемъ ко мнѣ на квартиру, Штренглиберъ. Ты еще не былъ у меня.

«А далеко-ли отсюда живешь ты?

— Два шага. Да все равно; мнѣ надобно по

говорить съ тобой о любимомъ твоемъ предметѣ ; о стихахъ. -

« Тѣмъ лучше ! Пойдемъ.

Разговоръ тотчасъ завязался о старыхъ и новыхъ Нѣмецкихъ стихотворцахъ. Штренглиберъ, послѣдователь и приверженецъ Готшеда, не любилъ старыхъ поэтовъ Нѣмецкихъ, холодно отзывался объ Опицѣ, и съ восторгомъ произносилъ имена Галлера и Гинтера.

«Гинтеръ! Вотъ былъ поэтъ! Какъ жаль, что этотъ человѣкъ рано умеръ. Знаешь-ли ты его сочиненія ?

— Нѣтъ.

« О, такъ надобно тебѣ познакомиться съ ними. Это былъ поэтъ, и въ жизни и въ стихахъ. Слыхалъ-ли ты о его бурной, поэтической жизни ?

— Нѣтъ.

«Я разскажу тебѣ ее. Гинтеръ родился лѣтъ за пять до нашего столѣтія, то есть въ 1695 году. Онъ былъ сынъ какого-то лекаря , кото-