рый хотѣлъ обучитъ его своему искуству, и отдалъ въ школу; но Гинтеръ писалъ тамъ не анатомическія и терапевтическія разсужденія, а стихи. Надобно сказать, что и въ школѣ писапы имъ стихи превосходные. Онъ сочинялъ пхъ съ удивительною, легкостью , и особенно отличился своими духовными пѣснопѣніями. Но при этомъ былъ онъ порядочный шалунъ, и только строгость отца удерживала его отъ разгульной жизни. Двадцати лѣтъ пришелъ онъ въ Виттенбергскій Университетъ, и съ этого времени явился тѣмъ, чѣмъ былъ во всю остальную жизнь : пламеннымъ юношею, до безразсудства веселымъ шалуномъ , и вмѣстѣ склоннымъ къ самой тяжелой задумчивости человѣкомъ. Отецъ называлъ его
и это единственно для того, чтобы прекратить неудовольствіе. Не одна ловкая интриганка обобрала его, и послѣ съ нимъ-же заводила тяжбу. Наконецъ онъ увидѣлъ свои дурачества и ушелъ изъ Виттенберга въ Лейпцигъ. Но уже такъ глубоко погрязъ онъ въ развратную жизнь, что извлечь его изъ нея не могли ни самые вѣрные друзья, ни самые усердные покровители. Тутъ случилось съ нимъ полузабавное и полу-печальное происшествіе.
«Въ Дрезденѣ понадобился придворный поэтъ. Гинтеръ былъ первый изъ современныхъ поэтовъ, и друзья тотчасъ постарались доставить ему это мѣсто. Его приняли ко Двору, хотя подъ именемъ
однакожь на
рые сочинялъ онъ на разные случаи , часто за нѣсколько грошей, служили единственнымъ средствомъ его пропитанія ! Правда, многіе желали помогать ему и были готовы обезпечить жизнь такого необыкновеннаго человѣка, но онъ былъ уже неисправимъ и погибъ совершенно. Еще разъ хотѣлъ онъ приняться за Медицину, думая черезъ то имѣть благопристойное содержаніе ; но прискорбія , нужда и дурная жизнь невозвратно разстроили его здоровье. Гинтеръ пришелъ наконецъ въ Іену, и тамъ умеръ , въ самыхъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Это случилось въ 1723 году. Ему было тогда двадцать восемь лѣтъ.
«Странная участь поэта! Вскорѣ послѣ смерти Гинтера были изданы его стихотворенія, и слава загремѣла о немъ по всей Германіи.— Неужели это писалъ тотъ Гинтеръ, который шатался , пьяный , изъ города въ городъ ? спрашивали читая торжественныя оды его, духовныя пѣсни и умныя сатиры. — Жаль, жаль этого человѣка ! Уменъ былъ. — Но теперь поздно жалѣть о немъ. Возьми лучше стихотворенія его , и читай ихъ , Ломоносовъ ! Ты увидишь въ немъ совершенную противоположность съ прежними нашими стихотворцами. Какая-то чопорность господствуетъ въ сочиненіяхъ Опица; какая-то мѣлочность, пошлость видна въ Гоффмансвальдау и даже въ Логен-
штейнѣ; но, главное, всѣ они слишкомъ Нарядны, или, лучше сказать, парадны. Въ Гинтерѣ нѣтъ ничего поддѣльнаго: это именно украшенная природа, которой требуютъ великіе наставники. Гинтеръ сдѣлалъ-бы эпоху въ нашемъ стихотворствѣ, если-бы несчастная судьба не стѣсняла и наконецъ не погубила его.
— А въ какомъ родѣ сочиненій превосходствовалъ Онъ ? — спросилъ Ломоносовъ.
«Во всѣхъ. Я пришлю тебѣ сочиненія его. Замѣть торжественныя оды его : это верхъ искуства. Таковы-же похвальныя и духовныя его стихотворенія , таковы и сатиры , исполненныя остроумія и тонкихъ намёковъ.
— Любопытно, любопытно. А какими стихами писалъ онъ ?
« Александрійскими. Они утвердились у насъ со времени Опица, и кажется останутся навсегда.
Мысль : не льзя-ли примѣнить этого размѣра и къ Русскимъ стихамъ, блеснула въ головѣ Ломоносова. Онъ просилъ Штренглибера поскорѣе прислать ему стихотворенія Гинтера, и съ жаромъ принялся читать ихъ, когда получилъ. Штренглиберъ прислалъ ему также вышедшія не задолго стихотворенія Галлера и Гагедорна, которые только что начинали свое поэтическое поприще. Но они не сдѣлали на