Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

—Полно, братецъ!—сказалъ Графъ смѣясь.— Куда тебѣ произносить рѣчи , когда ты и трехъ словъ не умѣешь сказать !

« Академія удостоила меня быть Профессоромъ Словеснаго дѣла ,» возразилъ оскорбившись Тредьяковскій. «Я давно навыкъ Россійскому языку, и многими опытами знаніе свое доказалъ; о господинѣ-же Ломоносовѣ ни мы, ни самъ онъ сказать этого не можемъ.

Графъ не зналъ что отвѣчать на это ; но . Миллеръ взялъ сторону Ломоносова и сказалъ Тредьяковскому :

« Вы забыли , что Г. Ломоносовъ первый на Русскомъ языкѣ издалъ, въ прошедшемъ 1747 году, Руководство къ Красноречію опытность его въ Россійскомъ словѣ доказана прекрасными стихами его и учеными разсужденіями, также имѣющими видъ ораторскаго слова.

— Руководство Г-на Ломоносова — отвѣчалъ Тредьяковскій — есть только начальная часть Ораторскаго Искуства, и содержитъ въ себѣ одну Риторику; къ тому еще оно преисполнено многихъ недостатковъ. Стихи его. . . .

«Перестань-же врать, Кирилычъ !» сказалъ съ нетерпѣніемъ Графъ Разумовскій. « Ты забылъ, что надо не считаться, а .подумать какъ-бы лучше прославить нашу Монархиню. Я тебѣ, братъ, не довѣрю этого. Напиши стихи , и коли одобрятъ, читай на торжествѣ. А рѣчь писать тебѣ, Михайло Васильевичъ!

Тредьяковскій умолкъ ; но Миллеръ , обратившись къ Президенту, сказалъ:

—Позвольте замѣтить Вашему Сіятельству, что въ произнесеніи рѣчей Профессоры Академіи должны очередоваться, и теперь очередь не Г-на Тредьяковскаго, и не Г-на Ломоносова, а моя. Въ исполненіе устава Академіи, я уже и приготовилъ рѣчь : О началѣ народа и имени Русскаго.

Замѣтно было , что это показалось очень непріятно Ломоносову. Президентъ задумался также, но черезъ минуту сказалъ :

— Коли такъ , такъ и быть по твоему !

Только смотри, братъ: чтобы рѣчь была хороша !

Тредьяковскій съ жаромъ сталъ защищать искуство Миллера, хотя еще недавно былъ готовъ браниться съ нимъ. Онъ видѣлъ побѣду надъ Ломоносовымъ уже и въ томъ, что отниметъ у него честь произнести торжественное Слово. Впрочемъ, послѣ согласія Президента , ни кто уже и не смѣлъ оспоривать у Исторіографа его права. Рѣшили , что онъ будетъ говорить свою рѣчь.

Президентъ посмѣялся еще надъ Тредьяковскимъ , сказалъ нѣсколько шутокъ другимъ, и наконецъ съ довольнымъ видомъ примолвилъ:

— Ну? кажется расположили все?

« Если Вашему Сіятельству не угодно при казать еще чего нибудь—отвѣчалъ Конференцъ-Секретарь.

—Да конечно не угодно, потому что нечего. Только постарайтесь, господа! Пожалуста постарайтесь!... Прощайте!... Прощай, сердитый Кирилычъ !

Засѣданіе кончилось, но оно оставило самое непріятное чувство въ Ломоносовѣ къ Миллеру. Онъ забылъ, что этотъ человѣкъ всегда оказывалъ къ нему благородное безпристрастіе и даже часто являлся защитникомъ его. Онъ видѣлъ только обиду въ послѣднемъ поступкѣ своего товарища , и воображалъ , что Миллеръ съ умысломъ такъ приготовилъ обстоятельства, чтобы лишить его блистательнаго случая показать свое краснорѣчіе. Порывъ мщенія закипѣлъ въ немъ.

Когда , черезъ нѣсколько дней, Миллеръ представилъ свою рѣчь въ Академію, тамъ назначили отдать ее на разсмотрѣніе Ломоносову. Еще тутъ-же , въ засѣданіи , перебирая листы рукописи, Ломоносовъ сказалъ:

« Такъ вы, Г. Миллеръ , полагаете , что не Роксоланы, пришедшіе съ Востока, были основателями Русскаго Царства?

— Кажется, эта сказка уже довольно опровергнута Байеромъ! — отвѣчалъ Исторіографъ. — Я только подтверждаю новыми доказательствами его мнѣніе.

« Почему-же называете вы сказкою извѣстія Историковъ ?

— Невѣждъ ?

« Не слишкомъ-ли строгъ приговоръ вашъ ?

—Напротивъ: слишкомъ милостивъ. Вникните въ первобытную Исторію Руссовъ, и вы согласитесь со мной.

«Откуда-же, по мнѣнію вашему, явились Руссы?

— Изъ Скандинавіи.

«То есть изъ Швеціи !

—Да, если угодно, такъ. Но тогда еще не было Швеціи. Была Скандинавія , обитаемая смѣлыми морскими разбойниками. Вотъ вамъ основатели Русскаго Царства !

«Г. Миллеру! Вы хотите смѣяться надъ нами?

— Я не люблю смѣяться въ ученомъ разговорѣ. Впрочемъ, не удивляюсь вашему невѣрію: эшо не вашъ предметъ,

«Почему-же не мой предметъ? Я знаю Исторію своего отечества не меньше чѣмъ вы.

— Любезный другъ ! Извините, если я отвѣчалъ серьёзно. Но вы заговорили о предметѣ, близкомъ къ моему сердцу.

«Онъ конечно ближе мнѣ нежели вамъ!» вскричалъ Ломоносовъ почти съ гнѣвомъ.

— О , если вы такъ принимаете слова мои, я жалѣю, что говорилъ не иначе ! — сказалъ Миллеръ»

« Если-бы вы любили Россію , вы не стали-бы производить основателей ея отъ враговъ нашихъ, Шведовъ!

Миллеръ не выдержалъ этого нелѣпаго упрека, и отвѣчалъ съ необыкновеннымъ одушевленіемъ :

— Такія слова постыдны для человѣка ученаго !

«Прошу васъ не напоминать мнѣ о тѣхъ обязанностяхъ , въ которыхъ вы не можете быть моимъ учителемъ!» вскричалъ Ломоносовъ. «Вы говорите какъ иностранецъ , какъ Нѣмецъ, не признательный къ благодѣяніямъ Россіи !»

Миллеръ разсмѣялся и замолчалъ.