Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

Это совершенно взбѣсило Ломоносова. Онъ обратился съ новыми упреками къ Миллеру, и началъ говорить грубо. Къ несчастію, въ засѣданіи не было ни кого изъ тѣхъ , которые удержали-бы его отъ этого спора, а враги его только радовались , видя что онъ выходилъ изъ себя. Наконецъ сцена перешла всѣ приличія, такъ что Миллеръ былъ принужденъ удалиться.

Понятна причина этой сцены, самой прискорбной въ жизни Ломоносова. Онъ никогда не былъ другомъ Миллера , который, напротивъ, отталкивалъ его отъ себя своею холодностью. Случай , гдѣ Исторіографъ безъ намѣренія сталъ на дорогѣ и помѣшалъ ему говорить торжественную рѣчь, раздражилъ кипучій гнѣвъ поэта. Не зная злобы, онъ однакожь былъ готовъ уязвить, оскорбить, унизить его,

и въ это caмоe время столкнулся съ нимъ такъ несчастно! Тутъ въ немъ явилось уже чувство неумиримое: чувство оскорбленнаго и потомъ униженнаго самолюбія, потому что онъ не могъ возражать Миллеру ничѣмъ кромѣ обидныхъ словъ.

Краснѣя за нашего великаго соотечественника должны мы сказать , что на другой-же день послѣ своей ссоры съ Миллеромъ , онъ подалъ на него доносъ, гдѣ обвинялъ Исторіографа. ... въ чемъ-бы вы думали ? въ личномъ оскорбленіи ?... Нѣтъ! въ оскорбленіи народной славы Россіи , въ желаніи сдѣлать это гласно, торжественно , потому что въ приготовленной для Академическаго торжества рѣчи своей, Миллеръ называлъ основателей Русскаго Царства Нордманнами, то есть Шведами, какъ пояснялъ Ломоносовъ ! !

Ученый Исторіографъ доказывалъ и прежде, въ нѣкоторыхъ своихъ сочиненіяхъ, что Руссы были Скандинавы или Нордманны. Мнѣніе, неоспоримое нынѣ и принятое всѣми, казалось дико въ то время, когда многочисленныя вторженія Шведовъ въ Россію, и еще недавняя борьба исполина , побѣдителя Карла XII, съ Швеціею , были въ свѣжей памяти у Рускихъ, и оставили въ ихъ сердцахъ непріязненное, хотя и безотчетное чувство къ наслѣдникамъ Скандинавовъ. Кровь соотечественниковъ, про-

литая въ народной борьбѣ, оставляетъ на долго ужасный слѣдъ свой, если не на землѣ, то въ сердцахъ нашихъ , и только продолжительныя дружественныя сношенія изглаживаютъ его. Исторія обильна примѣрами для этого.

Не удивительно , что при такомъ расположеніи умовъ , доносъ Ломоносова произвелъ сильное дѣйствіе. Съ обвиненіемъ его согласились , запретили Миллеру говорить рѣчь, и узнавши , что она уже напечатана въ Латинскомъ переводѣ, отобрали всѣ печатные экземпляры ея. Бѣдный Исторіографъ попалъ даже въ большія хлопоты, долженъ былъ оправдываться , и едва могъ усидѣть на своихъ Профессорскихъ креслахъ. Послѣ этого непріятнаго происшествія , онъ сталъ удаляться отъ своихъ сотоварищей, и особенно отъ Ломоносова, къ которому потерялъ все уваженіе.

Горестно видѣть въ жизни великихъ людей черные поступки , и еще горестнѣе это въ жизни Ломоносова, который всегда былъ такъ чистъ, благороденъ душой ! Можемъ утѣшать себя , думая, что и этотъ поступокъ его не былъ слѣдствіемъ испорченнаго сердца, злобной души. Нѣтъ , это было увлеченіе , слишкомъ продолжительное и виновное , или чувство ненависти къ иностранцамъ, безотчетное и даже извинительное въ то время. Ломоно-

совъ не рѣшился-бы на дѣло постыдное, если-бы понималъ его. Не льзя также предполагать въ немъ столько безразсудства, чтобы ученое мнѣніе Миллера въ самомъ дѣлѣ казалось ему народнымъ оскорбленіемъ. Нѣтъ! Онъ чувствовалъ досаду, вспыхнулъ въ спорѣ, и увлекся гнѣвомъ дальше границъ чести.

Впрочемъ, доносъ его больше повредилъ ему самому нежели Миллеру, потому что онъ лишилъ его безпристрастнаго и сильнаго защитника во всѣхъ дѣлахъ Академіи. Это было важно, однако не столько еще какъ нравственное паденіе въ глазахъ человѣка благороднаго, высокаго умомъ и сердцемъ. Ломоносовъ вѣрно чувствовалъ это ; а что можетъ быть тяжеле такого чувства?

Но свѣтъ и не замѣтилъ униженія нашего поэта!... Такія дѣда слишкомъ обыкновенны, слишкомъ общи, и потому скоро забыли о ссорѣ Мидлера съ Ломоносовымъ, на котораго нападали за его успѣхи, за его великіе подвиги и славу, шо есть именно за то, что было заслуженною честію его, а этотъ поступокъ пропустили мимо глазъ. Можетъ быть, Тредьяковскій и Сумароковъ прибавили одно справедливое обвиненіе въ сокровищницу клеветъ, сказокъ и нарѣканій противъ Ломоносова; но въ ихъ устахъ это не могло вредить ему. Толь-

ко благородный Миллеръ совершенно отдалился отъ своего оскорбителя.