Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

Я всепокорнѣйше прошу Ваше Превосходительство въ томъ быть обнадежену , что я всѣ свои силы употреблю , чтобы тѣ , которые мнѣ отъ усердія велятъ быть предосторожну, были обо мнѣ безпечальны; а тѣ, которые изъ недоброхотной зависти толкуютъ, посрамлены-бы въ своемъ неправомъ мнѣніи были, и знать-бы научились, что они своимъ аршиномъ чужихъ силъ мѣрять не должны.... Ежели кто еще въ такомъ мнѣніи, что ученый человѣкъ долженъ быть бѣденъ, тому я предлагаю въ примѣръ съ его стороны Діогена, который жилъ съ собаками въ бочкѣ, и своимъ землякамъ оставилъ нѣсколько остроумныхъ шутокъ для умноженія ихъ гордости, а съ другой стороны Невтона, богатаго Лорда ; Боила , который всю свою славу въ наукахъ получилъ употребленіемъ великой суммы ; Вольфа , который лекціями и подарками нажилъ больше пяти сотъ тысячь и сверхъ того Баронство ; Слоана въ Англіи , который послѣ себя такую библіотеку оставилъ , что никто приватно не былъ въ состояніи купить, и для того Парламентъ далъ за нее двадцать тысячь фунтовъ штерлинговъ. »

Поэтъ писалъ отъ души. Въ самомъ дѣлѣ , никогда еще дѣятельность его не достигала

такой степени и не доказывалась такими важными трудами и занятіями. Онъ съ жаромъ предавался труднѣйшимъ изслѣдованіямъ химическимъ и физическимъ. Въ Физикѣ занимали его особенно теорія теплоты и теорія электричества, въ чемъ искреннимъ и лучшимъ участникомъ его былъ Профессоръ Рихманъ. Химія не ограничивалась у Ломоносова профессорскою каѳедрою ; онъ производилъ множество опытовъ для самой науки, и , не щадя никакихъ просьбъ и ходатайствъ, добился наконецъ, что ему поручили совершенно перестроить, распространить и увеличить лабораторію. Это занимало его чрезвычайно. Астрономія также увлекла его къ себѣ. Поповъ, бывшій въ это время уже Профессоромъ Астрономіи, и Профессоръ Красильниковъ, ученикъ Делиля и Фархфарсона , служили ему руководителями въ наукѣ неба. Кажется , и этихъ занятій достаточно-бъ было для самой упорной дѣятельности; но для Ломоносова Естествознаніе вообще было отдыхомъ , какъ самъ онъ называлъ это. Гораздо больше труда стоили ему Русская Исторія, Русская Грамматика и Краснорѣчіе , потому что онъ сочинялъ книги вдругъ но всѣмъ этимъ предметамъ. Послѣ этого безъ самохвальства могъ онъ писать и писалъ къ Шувалову :

« Ежели кто по своей профессіи и должно-

сти читаетъ лекціи, дѣлаетъ опыты новые , говоритъ публично рѣчи и диссертаціи, и внѣ оной сочиняетъ разные стихи и проекты къ торжественнымъ изъявленіямъ радости , составляетъ правила къ Краснорѣчію на своемъ языкѣ и Исторію своего отечества, и долженъ еще на срокъ поставить, отъ того я ничего больше требовать не имѣю и готовъ-бы съ охотою имѣть терпѣніе, когда-бы только что путное родилось. »

Но его не утомляли всѣ эти многочисленные труды. Получивши средства, онъ уже настоящимъ образомъ занялся мозаикою, и вскорѣ опыты и успѣхи его въ ней увеличились до того, что онъ рѣшился сдѣлать мозаическій портретъ любимаго своего героя, Петра Великаго. Самъ , своими руками, приготовилъ онъ, въ плавильной печи , необходимые цвѣтные камни ; самъ изобрѣлъ мастику, на которую накладываются они, и съ Донгауерова портрета началъ изображать лицо безсмертнаго преобразителя Россіи. Извѣстенъ этотъ мозаическій портретъ, еще недавно украшавшій галлерею одного любителя. Не какъ произведеніе Искуства, но какъ первый опытъ въ Искуствѣ , сдѣланный безъ всякаго руководства , кромѣ собственнаго генія художника, онъ достоинъ удивленія, не меньше паникадила, выточеннаго руками великаго Петра.

Но въ то-же время какъ Ломоносовъ занимался своимъ прекраснымъ трудомъ въ мозаикѣ , другія дѣла его шли не меньше дѣятельно. Въ Академіи обыкновенно готовились за нѣсколько мѣсяцевъ къ годичному торжеству, которое яри Императрицѣ Елисаветѣ отправлялось большею частію въ день ея восшествія на престолъ , 26 Ноября. Такъ было и въ 1753-мъ году. Ломоносову назначили произнести рѣчь изъ Физики, и онъ избралъ для нея предметомъ воздушныя явленія, при чемъ Рихманъ долженъ былъ производить, во время самаго акта , опыты въ подтвержденіе теоріи , излагаемой Ломоносовымъ. Предметъ рѣчи и подробности теоріи занимали такимъ образомъ обоихъ друзей. Рихманъ чаще обыкновеннаго прихаживалъ. къ Ломоносову, и въ одно изъ этихъ посѣщеній принесъ новость.

— Знаешь-ли , что наша теорія уже нашла себѣ изъяснителя ?

« Какого? Гдѣ ? » спросилъ торопливо Ломоносовъ.

— О , конечно не въ Петербургѣ ! .Однакожь угадай : гдѣ ?

« Въ Германіи.

— Нѣтъ , въ Америкѣ, въ Филадельфіи.

« Въ самомъ дѣлѣ? Но ты шутишь, Рихманъ!

— Нѣтъ, любезный другъ! Вотъ Англійская книга, гдѣ изложена теорія, похожая на нашу.

Рихманъ положилъ на столъ извѣстныя: New exp. and obs. on electricity in seveval letters , etc.

— Сочинитель этой книги, какой-то Франклинъ, Американскій типографщикъ , изумилъ меня своею проницательностью. Онъ , такъ-же какъ мы, давно занимался электричествомъ и теоріею сѣвернаго сіянія, но только теперь напечаталъ свои изслѣдованія-