Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

— А мнѣ позвольте представить вамъ Михайла Матвѣевича Хераскова, который любитъ Русское стихотворство и слѣдовательно уважаетъ васъ — прибавилъ Поповскій.

« Благодарю за честь , молодые любители Словесности!» сказалъ Ломоносовъ. «Но зачѣмъ такія церемоніи!... Ты знаешь, Николай Никитичъ , что я, особенно у себя дома, человѣкъ самый простой. Сердечно радъ , Михайло Матвѣевичъ, встрѣтить новаго собрата ; потому что вѣрно вы и сами занимаетесь Словесностью ?

— Хочу посвятить себя ей совершенно. Для этого оставилъ я военную службу.

« А ! вы уже успѣли послужить и на этомъ поприщѣ?

— То есть я учился въ Кадетскомъ Корпусѣ , вышелъ оттуда въ армію Поручикомъ, а теперь опредѣлился въ статскую службу.

«Точно какъ нашъ знаменитый Г. Сумароковъ ! Впрочемъ, можетъ бытъ, вы съ нимъ пріятели ?...

— О, нѣтъ! Онъ вышелъ изъ Корпуса гораздо прежде меня. А я не имѣлъ чести встрѣтиться съ нимъ въ обществѣ.

« Да , великій человѣкъ Г. Сумароковъ ! Не правда-ли?» смѣясь сказалъ хозяинъ своимъ, гостямъ».

— Шутите , Михайло Васильевичъ ! — примолвилъ Поповскій.—А его слава гремитъ по Петербургу.

« Гремитъ ? право ?

— Да, актеры , выписанные изъ Ярославля , представляли недавно, при Дворѣ, какую-то его трагедію, и похваламъ нѣтъ конца!

« Въ самомъ дѣлѣ ?

— Это вѣрно. Императрица чрезвычайно милостиво отозвалась о сочиненіи и объ игрѣ актеровъ.

«Ну, теперь нашъ Сумароковъ съ ума сойдетъ.

« А вы , Михайло Васильевичъ—спросилъ Херасковъ — неужели не изволите находить дарованія въ трагедіяхъ Г-на Сумарокова ?

Ломоносовъ принужденно улыбнулся и отвѣчалъ :

« Правду сказать : удивляюсь какъ и находить въ нихъ что нибудь!

— Но , позвольте замѣтить , что онѣ написаны точно по плану Г-на Расина, Г-на Корнеля и другихъ знаменитыхъ трагиковъ.

« Поздравляю съ этимъ Г-на Сумарокова ; но для меня онъ что-то не похожъ ни на кого, кромѣ своего друга Тредьяковскаго.

— A Г. Тредьяковскій , какъ по вашему мнѣнію ?

« Дуракъ !

Херасковъ сдѣлалъ изумленное лицо, и не зналъ что возразить на это сильное слово ; Поповскій улыбнулся, а Штелинъ смѣясь сказалъ :

— Соперничество, любезный другъ , соперничество! Въ самомъ дѣлѣ: зачѣмъ поселять въ молодыя головы такія рѣзкія мнѣнія ?

« Я говорю что думаю. Неужели-жь мнѣ должно притворяться съ молодыми людьми ?

— Совсѣмъ не то! Однако... .

« Однако, если-бы всѣ говорили дурнымъ писателямъ прямо, что они пишутъ дурно, скучно , глупо , ихъ не было-бы такъ много. А то, мы Рускіе, еще только начинаемъ учиться азбукѣ , и ужь успѣли развести цѣлое племя рифмоплётовъ !

Эти слова очень не понравились Хераскову, у котораго было въ карманѣ какое-то пѣніе. Онъ удержался показать его такому строгому аристарху.

Вскорѣ Штелинъ взялъ свою шляпу и оставилъ бесѣдовать трехъ поэтовъ. Уходя , онъ шепнулъ своему пріятелю:

— Бьюсь объ закладъ, что этотъ юноша стихотворецъ !

Ломоносовъ улыбнулся, и проводивши своего

пріятеля возобновилъ разговоръ о стихотворствѣ. Онъ былъ неумолимъ къ Сумарокову и Тредьяковскому. Молодой Херасковъ не вѣрилъ ушамъ своимъ ; онъ всегда находилъ удивительныя красоты въ обоихъ этихъ стихотворцахъ, и удивленіе его было одинаково и къ нимъ, и къ тому у кого сидѣлъ онъ въ гостяхъ. Онъ затѣмъ и явился, чтобы посмотрѣть на Ломоносова какъ на дивное диво, и вышедши на улицу, вмѣстѣ съ Поповскимъ, сказалъ :

— Видно, что Г. Ломоносовъ не любитъ ни Г-на Сумарокова, ни Г-на Тредьяковскаго! А я почелъ-бы за счастіе писать какъ они.

Въ этихъ словахъ двадцати-лѣтняго юноши вполнѣ выразился будущій творецъ Владиміра, Россіяды, и дюжины томовъ другихъ усыпительныхъ сочиненій.

Глава XII.

Шуваловъ испросилъ наконецъ для Ломоносова денежное пособіе , и привиллегію на заведеніе мозаической фабрики. Можно представить себѣ восторгъ и радость нашего художника ! Онъ тотчасъ забылъ свои неудовольствія, свои жалобы на знатныхъ , и написалъ благодарительное письмо къ своему покровителю. Шуваловъ , въ отвѣтѣ на это замѣтилъ ему, между прочимъ , что многіе опасаются , не изнѣжился-бы и не оставилъ-бы наукъ любимецъ его, такъ щедро награждаемый Высочайшею милостію. Ломоносовъ благодарилъ его за участіе въ своемъ жребіи, но между прочимъ писалъ:

« Высочайшая щедрота несравненныя Монархини нашея , которую я вашимъ отеческимъ предстательствомъ имѣю, можетъ-ли меня отвести отъ любленія и отъ усердія къ нaукамъ , когда меня крайняя бѣдность , которую я для наукъ терпѣлъ добровольно, от-

вратить не умѣла ? » Описавши нѣкоторыя случаи жизни своей , онъ прибавилъ :