Милые бездельники

Въ нашемъ обществ существуетъ масса мелкихъ чиновничьихъ семей, гд нжные родители холятъ и лелютъ, кормятъ лакомымъ кусочкомъ и обучаютъ въ гимназіяхъ какихъ-нибудь любимчиковъ-сынковъ, но въ то же время эти едва сводящіе концы съ концами, въ сущности очень добродушные и даже честные по-своему люди, твердятъ денно и нощно, при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа, этимъ любимчикамъ-сынкамъ: «Голубчикъ, веди ты себя скромне! Сторонись ты отъ озорниковъ-товарищей! Бду наживешь ты только съ ними! Да на людей-то смотри ты поласкове! Ласковый теленокъ двухъ матокъ сосетъ! Тоже не знаешь, гд найдешь, гд потеряешь! Бросишь хлбъ назади, а онъ очутится впереди! Начальству-то будь ты покоренъ! Начальство знаетъ, что длаетъ! Ты съ людьми хорошъ и они съ тобой хороши!» И все это говорится съ лаской, при всхъ этихъ наставленіяхъ раздаются поцлуи, гладятъ мальчика по головк, ты, молъ, у насъ паинька! И растетъ мальчикъ румяный, выхоленный, заласканный и самъ такой тихій, предусмотрительный, нжный, мягкосердечный, мухи не обидитъ. Но чмъ тише и мягче онъ, чмъ больше смотритъ «красной двушкой», чмъ боле онъ конфузится при каждой мелкой шалости, тмъ боле мирволить ему начальство въ училищ. Онъ, можеть-быть, тупъ, но онъ усерденъ; онъ, можетъ-быть, лнивъ, но онъ отличнаго поведенія; его переводятъ изъ класса въ классъ за благонравіе, если не за успхи; ему даютъ мсто за добрыя качества, но не за знаніе и не за умъ. Въ такой обстановк и въ такихъ условіяхъ въ откормленномъ теленк сильно развивается склонность къ мечтамъ о разныхъ благахъ и лнь для упорнаго труда къ пробиванію пути къ этанъ благамъ: избалованному мечтателю все кажется, что эта блага ниспадутъ на него сами собою, какъ манна небесная, и если онъ что-нибудь длаетъ для достиженія ихъ, такъ это только то, что онъ ходить аккуратно на службу, усердно вскакиваетъ и краснетъ передъ начальствомъ, пополняетъ мелкія порученія какой-нибудь начальнической экономки, вздыхаетъ, проходя съ опущенными взорами передъ дочерью начальника, однимъ словомъ играетъ роль цломудренной невсты, плняющей выгоднаго жениха. Такой невстой, плняющей выгоднаго жениха, былъ и мужъ Марьи Александровны до своей женитьбы. Служа или, врне сказать, посщая мсто службы, онъ прислуживалъ всмъ, краснлъ передъ всми и вмсто дла писалъ стихи «къ ней», длалъ росчерки подъ своею подписью, выводилъ затйливые вензеля и ждалъ, когда его женятъ за благонравіе и цломудріе. Невста, о которой онъ мечталъ и боятся мечтать, была Марья Александровна, дочь его ближайшаго начальника, названная крестница одного высокопоставленнаго лица. Два раза онъ поднялъ ей со вздохомъ платокъ въ церкви, три раза онъ удостоился въ клуб подержать ея шарфъ, одинъ разъ въ Свтлое Христово Воскресенье осмлился поцловать ей ручку — этого было довольно для самыхъ невроятныхъ грезъ, для писанья двухъ сплетенныхъ между собою вензелей, изъ которыхъ одинъ былъ его, а другой ея вензель. И вдругъ, о счастіе! мечты сбылись: его пригласили въ домъ къ его начальнику, его оставили съ нею наедин, ему дали понять, что онъ можетъ «осмлиться». Онъ «осмлился» и наречённый крестный папаша двушки сказалъ ему:

— Я буду васъ имть въ виду!

Марья Александровна была не изъ трусливыхъ, но она боялась той минуты, когда ей придется объяснить молодому мужу, что она далеко не такъ чиста и невинна, какъ кажется. Волненіе ея къ концу свадебнаго вечера возросло до того, что она, оставшись съ-глаза на-глазъ съ мужемъ, расплакалась и въ слезахъ начала говорить, что ее погубили. Его такъ тронули ея слезы, что онъ и самъ всплакнулъ, обнимая ее, и только шепталъ:

— Богъ съ ними! Богъ съ ними!

Все, такимъ образомъ, обошлось какъ нельзя лучше и даже придало особенную поэзію любви молодыхъ супруговъ, плакавшихъ, въ объятіяхъ другъ у друга.

Такимъ же мягкимъ и покладистымъ мужемъ оказался Александръ Семеновичъ Перцовъ, когда названный крестный отецъ его жены сталъ слишкомъ часто посщать ихъ, усылая при этомъ Перцова то съ какими-то порученіями, то въ театръ, то, наконецъ, просто въ командировки. Ему прибавляли жалованье, ему длали подарки, и онъ быль доволенъ, потому что оцъ теперь былъ, въ сущности, обезпеченъ на будущее время и застрахованъ отъ всякой необходимости работать, а работа была для него всегда какимъ-то пугаломъ, чмъ-то грязнымъ и утомительнымъ, чмъ-то отрывающимъ человка отъ спокойствія и отнимающимъ время у удовольствій. Истиннымъ счастіемъ онъ считалъ: спокойствіе, праздность, посщеніе театровъ, прогулку по Невскому на рысак, ужинъ съ товарищами въ трактир, хорошую одежду, интрижку «съ двочками», какъ онъ выражался самъ. Теперь это все стало доступно ему, и онъ даже не сердился, когда на него иногда набрасывалась съ какой-нибудь бранью или упреками Марья Александровна, раздраженная чмъ-нибудь.

— Ну, цыпка моя, душонокъ мой, опять тебя разсердилъ кто-нибудь! — успокаивалъ онъ ее. — Ну, давай твои лапки, я ихъ расцлую! Царица ты моя ненаглядная!