Милые бездельники

— Кого? За что? Успокойся! — волновался старецъ, ничего не понимая.

— Мужа, мужа вышлите! — топала она ножкой.

— Да за что? — тревожно спрашивалъ старецъ.

— Я не хочу его видть! — кричала она.

— Да этого нельзя! — уговаривалъ старикъ.

— А я хочу, я хочу, чтобы его выслали! — сердилась она.

— Да какое же я имю право высылать людей изъ Петербурга? — пожималъ плечами старикъ.

— Ну, хлопочите, чтобъ удалили, хлопочите! — кричала она. — Никакой пустой просьбы не хотите исполнить, а говорите, что любите! Противный! Меня бить, тиранить, позорить онъ будетъ, а вамъ ничего! Чтобы завтра же онъ былъ высланъ!

— Успокойся! Успокойся! — уговаривалъ ее старецъ. — Ну, въ командировку я могу назначить… Правда, онъ ничего не уметъ длать… Ну, перевести его можно въ другой городъ… конечно, его тамъ скоро выгонятъ…

— Выслать, выслать его! — плакала она капризными слезами.

— Да ты успокойся! Развести васъ лучше всего!

Старецъ даже просіялъ, озаренный этою геніальною мыслью. Марья Александровна вдругъ успокоилась и совсмъ серьезно спросила:

— Онъ денегъ за это потребуетъ?

— Зачмъ. Можно все такъ устроить… ну, тамъ причины найти… Я заплачу за разводъ… Тогда ты будешь моя!

Марья Александровна залилась смхомъ.

— Ахъ, какая я двочка! Какъ это мн самой не пришло въ голову! Что же надо длать?

— Мы все устроимъ; я поговорю съ нашимъ юрисконсультомъ, — въ нашемъ правленіи есть отличный юрисконсультъ, молодой человкъ съ серьезными знаніями. И старецъ исполнилъ свое общаніе.

Въ одинъ прекрасный день Александру Семеновичу дали неожиданно денегъ и послали его въ маскарадъ; тамъ его заинтриговала маока и зазвала его ужинать въ одинъ изъ ресторановъ; они помстились въ отдльномъ кабинет и остались t^ete-`a-t^ete, какъ вдругъ ихъ интимная бесда была нарушена случайно открывшими двери людьми. Черезъ недлю посл этого начато Марьею Александровною дло о развод ея съ Александромъ Семеновичемъ, который обвинялся въ неврности. Свидтелей было не мало, все пошло, какъ по маслу, и черезъ годъ Марья Александровна была свободна: таинственная маска, свидтели, юрисконсультъ и еще нсколько лицъ нолучили вознагражденіе. Безъ награды остался только Александръ Семеновичъ, потерявшій и жену, и мсто.

— Я вамъ отказываю за безнравственность! — говорилъ ему начальникъ. — Я не терплю безнравственныхъ людей на служб. Вы сдлали скандалъ на весь городъ. Ваше имя стало сказкой города! Стыдитесь!

Александръ Семеновичъ былъ убитъ: съ дтства онъ преуспвалъ везд и во всемъ за благонравіе и вдругъ его выгоняютъ со службы за безнравственность.

* * *

Какъ-то разъ лтомъ судьба забросила меня въ небольшой загородный ресторанчикъ. Проходя черезъ буфетную комнату, я увидалъ знакомое мн лицо — господина съ нсколько опухшей физіономіей пьющаго человка, въ черезчуръ модномъ, хотя и дешевенькомъ лтнемъ плать изъ безвкусной клтчатой матеріи, въ голубенькомъ галстучк, повязанномъ бантикомъ, съ бронзовою цпочкою и бронзовыми брелоками на жилет. Онъ походилъ на прифрантившагося лакея съ завитыми и напомаженными волосами, съ угловатыми ухватками лютаго сердцеда. Это былъ Александръ Семеновичъ Перцовъ, значительно постарвшій въ послднія пять лтъ, но зато молодившійся и бодрившійся боле, чмъ въ т годы, когда я зналъ его еще довольно юнымъ. Онъ пилъ и закусывалъ, помахивая тоненькой тросточкой съ стекляннымъ голубымъ шарикомъ вмсто набалдашника. Онъ меня узналъ тоже сразу и развязно подошелъ ко мн.

— А, монъ шеръ, какими судьбами попали въ наши Палестины? — проговорилъ онъ, пожимая мн руку.

— Гулялъ съ компаніей по островамъ, усталъ и зашелъ сюда отдохнуть и выпить чаю, — сказалъ я. — А вы разв здсь живете?

— Да. Шатошка тутъ недалеко! — отвтилъ онъ. — Я вдь теперь танцую!

— To-есть, какъ это танцуете? — спросилъ я.

— А такъ: тру-ля-ля, тру-ля-ля! — нахальнымъ тономъ проплъ онъ, заложивъ пальцы за проймы жилета и принимая позу канканера. — Полно горевать! Плюю я на горе! Молодъ, значить, и веселись!

Отъ него несло водкой. Я поспшилъ за своими пріятелями въ другую комнату, куда уже намъ подали чай.

— Что, этотъ господинъ часто бываетъ у васъ здсь? — спросилъ я слугу.

— Да почитай, что кажинный день, — отвчалъ онъ. — День здсь, вечеръ въ Шато-де-флёр, а потомъ…

Половой засмялся.

— Все съ женскимъ поломъ хороводятся!

— Еще, врно, не все пропилъ или служитъ гд-нибудь? — спросилъ я.

— Извстно-съ, канканъ пляшутъ, этимъ и кормятся. Господа очень одобряютъ и награждаютъ. Со многими даже на дружеской ног изъ настоящихъ господъ. Ну, тоже и женскій полъ къ нимъ пристрастны, потому человкъ оне еще въ сил, самыхъ, то-есть, надлежащихъ лтъ. Только хмелемъ ужъ очень шибко зашибаются. Иной разъ сами свою пользу отъ себя теряютъ. А то дло ихъ выгорло бы…

Слуга еще долго распространялся о новой профессіи Перцова, какъ о серьезномъ и выгодномъ занятіи, приводя въ подтвериденіе своего мннія доводы въ род того, что Перцовъ всмъ пользуется даромъ и, даже совсмъ напротивъ, ему же платятъ за то, что онъ всмъ пользуется.