И онъ цловалъ ея руки, становился передъ ней на колни, гладилъ ея ножки своими красивыми руками, заигрывалъ съ нею, какъ съ капризнымъ ребенкомъ. Иногда онъ былъ противенъ въ эти минуты даже ей; иногда же она, разнузданная и привыкшая къ разгулу, съ циничнымъ смхомъ говорила:
— Вотъ и хорошо, что у меня мужъ подъ рукой. — Эта фраза: «Мужъ подъ рукой» быстро распространилась въ кружк Марьи Александровны, и съ той поры Перцова иначе и не звали, какъ «Мужемъ подъ рукой».
По-своему онъ былъ счастливъ. Но онъ былъ трусъ по натур, по воспитанію — и это его погубило.
Праздность есть мать всхъ пороковъ, говоритъ прописная истина, но у этой матери рождается еще боле дтей, когда она сама является дочерью избалованности, изнженности, закормленности. Александръ Семеновичъ, выхоленный, избалованный, изнженный съ дтства, стремился къ праздности, какъ къ высшей цли въ жизни, но, достигнувъ этой цли, онъ началъ мечтать о наслажденіямъ, объ удовольствіяхъ, объ удовлетвореніи своихъ животныхъ инстинктовъ, которые такъ сильно развиваются въ здоровомъ, откормленномъ, взлелянномъ организм. На это были нужны деньги, и онъ доставалъ ихъ пригоршнями изъ кармановъ жены. Жена не морщилась, не возражала, пока онъ былъ еще нуженъ ей, какъ мужъ подъ рукой. Но чмъ больше расширялся кругъ ея знакомыхъ, ея поклонниковъ, ея обожателей, чмъ больше она чувствовала любви къ нажив, къ крупнымъ кушамъ, тмъ чаще пробуждался въ ней вопросъ:
— За что я его кормлю?
Чмъ настойчиве повторялся этотъ вопросъ, тмъ чаще и тмъ зловще длались сцены между мужемъ и женой изъ-за денегъ. Онъ пробовалъ успокоивать ее своими ласками, но эти ласки уже были ей не нужны; онъ потерялъ для нея даже значеніе хорошенькаго юноши, такъ какъ около нея стояло, цлое полчище боле молодыхъ и боле красивыхъ юношей. Она стала говорить ему:
— Подите, вы мн противны!
Тогда онъ, слабохарактерный и мягкосердечный, сталъ рыдать и умолять ее при каждомъ вопрос о лишнемъ рубл. Этого было довольно, чтобы она почувствовала ясно свою силу надъ нимъ и стала третировать его, какъ лакея.
Въ одну изъ бурныхъ сценъ она разгорячилась до того, что дала ему пощечину: онъ прислъ и заплакалъ; она выгнала его вонъ изъ своей комнаты, и онъ пошелъ прямо въ трактиръ и напился тамъ до безчувствія. Съ этой минуты начался новый фазисъ его семейной жизни. Его, въ его собственной квартир, сталъ ругать и осмивать каждый, кто хотть; онъ потуплялся, молчалъ, пропускалъ все мимо ушей и, въ конц-концовъ, напивался съ горя.
Иногда поклонники Марьи Александровны, чтобы за что-нибудь отомстить ей, затягивали его въ свою компанію, подпаивали его и пробовали подстрекнуть его къ бунту.
— Мы удивляемся, Александръ Семеновичъ, — говорили ояи ему:- какъ вы терпите все въ своемъ дом! Вдь вы мужъ! Вы нмете право выгнать изъ своего дома всхъ непріятныхъ вамъ гостей…
— И она уйдетъ, и она уйдетъ съ ними! — бормоталъ онъ, опуская голову.
— Уйдетъ! Что вы говорите! Да вы, по праву мужа, по этапу можете ее вытребовать откуда бы то ни было и заставить жить съ собою, — замчали ему.
— Да она меня самого выслать можетъ, — бормоталъ онъ. — Связи у нея…
— Ну, и пусть вышлетъ, а вы ее по этапу къ себ потребуйте, — совтовали ему. — Да если вы вздумаете власть показать, она по вашей дудк плясать будетъ и ея крестный, что ли, папаша у васъ по струнк будетъ ходить. Вы ободритесь только, смлости наберитесь…
— Нтъ-съ… гд мн! — уже плакалъ онъ. — Я тряпка! Я погубленный человкъ! Она меня обманула! Она меня за мужа не считаетъ!
— Потому и не считаетъ, что вы сами не хотите поставить себя иначе въ дом! — подзадоривали его. — А вы вотъ пойдите къ ней, прикрикните на нее, нашумите побольше, сломайте что-нибудь… Да вы выпейте для храбрости! Эхъ, вы, трусъ!
— Я не трусъ… а она меня погубила!..
— Ну, вы и отплатите ей, а то еще и не то будетъ! Вдь она васъ выгонитъ еще когда-нибудь, что тогда будетъ? Вдь вы нищеты боитесь?
— Я никакъ не могу-съ въ нищет жить…
— А будете, если она васъ выгонитъ! А вотъ если бы вы теперь пришли къ ней да прикрикнули бы на нее, она и дала бы вамъ крупный кушъ. Хоть обезпечили бы себа на время!
Запугиванья, совты и подзадориванья пьяной компаніи шутниковъ доводили, наконецъ, Александра Семеновича до того, что онъ набирался пьянаго задора и шелъ въ жен въ буйномъ настроеніи.
— Вамъ что нужно? — раздавался гнвный вопросъ жены при его появленіи.
— Я пришелъ… Какъ ты смешь… — начиналъ мужъ, тараща пьяные глаза.
— Вы пьяны? Идите вонъ! — приказывала жена.
— Я мужъ!.. я по этапу! — бормоталъ онъ, сжимая кулаки.
— Вонъ! — еще разъ звучало надъ нимъ.
— Я тебя… въ бараній рогъ! Я мужъ… по этапу! — бормоталъ онъ, хватаясь за первую попавшуюся вещь.
Раздавался гнвный звонокъ жены.
— Заприте его куда-нибудь! — приказывала она явившемуся слуг.
Слуга бралъ въ охапку барахтавшагося и кричавшаго барина и исполнялъ приказаніе барыни, присоединяя къ этому нсколько толчковъ и пинковъ пьяному бдняку отъ себя.
Посл одной изъ такихъ сценъ Марья Александровна встртила названнаго крестнаго папашу со слезами и вриками.
— Вышлите, вышлите его изъ Петербурга!