— Какъ теб сказать, милый ты человкъ, я и не знаю! — проговорила старуха, качая головой. — Должности въ точности мы никакой не занимали, а такъ при господахъ состояли… на вс руки, значить… для наблюденія больше… Насъ-то много было, а баринъ всего одинъ, ну, вотъ и продавали больше слоновъ да звзды на неб считали… Для потхи больше держали насъ господа-то… Дитёй меня взяли въ домъ-то господскій, чтобы барышни учились… ихъ-то учили, ну, а меня сажали, чтобы имъ не скучно было. Потомъ пть я была мастерица, вотъ меня и заставляли для блезиру-пть… Ну, извстно, господамъ тоже ину пору скучно, вотъ и заставятъ пть, потшать ихъ… У насъ въ старые годы и пвчіе, и музыканты, и актеры изъ дворовыхъ были… Мужъ-то мой упокойникъ, царство ему небесное, тоже при молодомъ барчук росъ, чтобы барчукъ все-таки не одинъ былъ, поиграть съ кмъ могъ, потшиться… И ужъ чего съ нимъ, съ моимъ упокойникомъ-то, не выдлывалъ барчукъ въ дтств, такъ я теб и представить-то этого, дорогой ты мой, не могу! И верхомъ-то на немъ здилъ, и въ телжку-то его впрягалъ, и разъ всю голову ему выщипалъ…
Я выразилъ недоумніе, какъ это барчукъ выщипалъ голову своему товарищу.
— Волосики-то, волосики-то вс повыщипалъ, — пояснила старуха. — Игру такую затялъ въ повара и птуха, онъ-то, барчукъ-то, видишь ты, за повара сдлался, а мужу-то моему, упокойничку, веллъ за птуха быть, ну, и выщипалъ волосики-то, перья, видишь, это щипалъ. Извстно, чего дитё не выдумаетъ, дай ему только волю! Долго такъ мой-то упокойничекъ безъ волосъ и ходилъ и боленъ былъ, да ничего — въ ребячьемъ-то возраст волосы десять разъ успютъ вырасти; это вотъ въ наши-то годы оплшивешь, такъ ужъ и не нагуляешь новыхъ волосъ. Вотъ теб, поди, никто и не дергалъ волосъ-то, а какъ повылзли, такъ и поминай, какъ звали. Охъ, годы — великое дло! Въ дтств-то да въ молодости все это перенесешь, все-то переживешь, все-то это починишь, а въ старости — нтъ, тугъ ужъ- кажинный вонъ черенокъ отъ зуба и тотъ дорогъ, потому выпадетъ онъ, — новаго не будетъ.
Старуха засмялась старческимъ смхомъ и показала пальцемъ на остатки своихъ зубовъ.
— Такъ вы, значитъ, дворовыми вышли на волю безъ земли? — сказалъ я, заинтересованный ея разсказами.
— Мы-то? Нтъ, насъ допрежь этой воли-то въ чины произвели, мужъ-то мой титулярнымъ совтникомъ былъ, ну, и я по немъ чиновницей стала, — отвтила старуха. — Такъ теперь и состою при этомъ чин, въ благородныя произошла. Только, конечно, прибыли-то съ этого мн мало, потому пенсіи никакой нтъ, и сама знаю, что какая же я благородная… Такъ все потхи ради…
— Врно, не дослужилъ вашъ мужъ до пенсіи? — спросилъ я.
— Да онъ, милый ты баринъ, и не служилъ никогда, а такъ для потхи, говорю я теб, въ чинъ его произвели, вотъ и все, — отвтила старуха.
Я недоумвалъ.
— Какъ для потхи? — спросилъ я.
— Да такъ для потхи, вотъ и все! — отвтила старуха, и по ея лицу скользнула какая-то тнь грусти. — И родились мы съ нимъ на потху, и жили на потху и разв умирать-то только ужъ взаправду, а не въ шутку придется…
Она отерла губы морщинистыми пальцами, придвинулась ко мн поближе и заговорила какимъ-то интимнымъ тономъ:
— Коли я теб поразскажу, какъ мы жили, такъ ты диву дашься, потому что теперь на такихъ людей, какъ господа наши да какъ мы гршные, оскудніе пришло. Линія другая пошла и порядки новые… Господа-то наши по самому своему роду, почитай, что первые по всей Рассе были, а не то, что изъ какихъ-нибудь поповичей, либо тамъ изъ купцовъ выщелкнулись. Князья, князья были! Осиновскими князьями прозывались, потому что Осиновскій уздъ споконъ вку въ ихъ подданств состоялъ, когда еще и Петра-то императора не было и въ помин, они уже Осиновскими князьями были; и царь Иванъ Грозный когда былъ, такъ они ужъ осиновскими землями правили и допрежь того всегда такъ и прозывались князьями Осиновскими. Да что говорить: молодой баринъ, бывало, смется: «Осиновскіе-то князья прежде Адама еще жили, такъ ужъ не съ ними тягаться какимъ-нибудь парвенямъ». Парвенями онъ это, милый ты человкъ, всхъ звалъ, кто ниже его родомъ-то былъ, изъ презрительности, значитъ. А кто же это не ниже-то его былъ? Вс, какъ есть вс! Такъ вотъ у какихъ господъ мы подданными были… баринъ-то молодой насъ своими подданными звалъ, шутникъ былъ, царство ему небесное! И жилъ, и умеръ шутникомъ, а жилъ-то тоже семьдесятъ годовъ съ хвостикомъ на свт;- не мало! Ну, да и то сказать, съ чего ему было и не шутить! Дворцы — чаши полныя, крестьянъ — и не пересчитать, сколько ихъ было, почетъ — да гд же ему почету не было: и въ Рассе, и въ заграниц, везд его почитали, потому и богатъ, и знатенъ, и щедръ былъ, охъ, какъ щедръ, такъ это я теб и представить не могу.
— Что же, онъ служилъ? — спросилъ я.