Милый яд

Помню, как ты сказала, что уже в полете я могу пожалеть о своем решении, но позволь я скажу тебе, милая: я весь год ходил по острию и чувствую сожаление только тогда, когда вытаскиваю лезвие из кожи.

Я готов.

Теперь, когда я все прояснил, хочу попросить тебя об одолжении. И пока ты не возразила, помни: мои похороны, мои правила.

Я кое-что оставил для тебя. Вообще-то я оставил для тебя несколько вещей. Они у меня в комнате, в двух ящиках стола у этого придурка. Тейта. Ключи в этом конверте. Первая – это рукопись, которую я написал (во всяком случае, официально). Поскольку Тейт считает, что «Достоевский» – любимая марка папиного ликера и придурок мирового класса, а папе нельзя доверить гребаную папиросную бумагу, я оставляю ее тебе.

Я не смог закончить книгу, Дикс. Как бы я ни старался, мне всегда казалось, что я едва успею дописать половину. Пока не понял, что ты была недостающей частью.

Я правильно понял часть про смерть. Отчаяние. Темнота. Безрадостность существования. Теперь мне нужно, чтобы ты придала оттенкам цвета и, если конечный продукт не будет отстойным, выпустила его на волю. Может, это станет следующими «Совершенствами». Не знаю.

Я передаю эстафету тебе. Это факел, о котором ты никогда не просила, но я знаю, что раньше ты никогда не уклонялась от вызова, и будь ты проклята, если упустишь этот шанс.

Я призываю тебя закончить книгу, Яд.

Я предлагаю тебе заглянуть в себя.

Эта книга – последний мой пенни тебе.

Твой пенни я сохранил.

Сохранишь ли ты мой?

Твой Келлан

Глава сорок шестая

= Шарлотта =

Из моего горла вырвался скорбный крик.

Я споткнулась. Ровно на том же месте, где однажды Келлан спас меня от падения навстречу смерти. Я протянула в последнюю секунду пальцы, хватаясь за все, за что можно было бы ухватиться, и коснулась дымохода. Я вцепилась в его пасть мертвой хваткой, не обращая внимания, что от усилий мои ногти немного приподнялись.

Мурашки побежали по моим рукам. Я вздрогнула, но не от холода. Если бы я не села, то непременно упала бы. Отчасти мне этого хотелось. Я была не против падения, если это поможет почувствовать, что чувствовал Келлан перед смертью.

Вместо этого я рухнула на черепицу и схватилась за ногу. Я прижала коленки к груди и обхватила их руками, чтобы унять дрожь, но она не прекращалась.

Я выкрикнула его имя. Снова и снова.

– Келлан! Келлан! Келлан!

Это превратилось в песнопение, переходящее в шепот. У меня заболело горло.

Я редко задумывалась о существовании загробной жизни, но сегодня мне стало интересно, существует ли она вообще. И если это так, был ли Келлан там, видел ли он, как по моим щекам текут слезы, разочаровался ли во мне? Неужели он уже отрекся от меня?

– Ты ошибаешься, Келлан, – я заставила слезы утихнуть, сложила письмо вчетверо и засунула его в конверт, аккуратно убрав карточную бумагу в карман толстовки.

– Не знаю, почему ты это сделал. У тебя была я. У тебя был Гарвард. И, даже если ты об этом не думал, у тебя был Тейт. Черт… – я вытерла лицо тыльной стороной ладони. – Думаю, что странным, долбанутым образом у тебя даже был Терри.

Я уставилась на небо. Даже если он думал, что попал в ад, я так не считала. Я верила, что существует особое место для людей, которые мучились на Земле и чувствовали, что единственный выход – покончить со всем этим.

Место, где они смогли испытать все, что упустили в этом самолете.

Любовь. Счастье. Облегчение.

– Ты настоящий засранец. Ты знаешь это, Келлан?

Поднялся ветер. Я оперлась рукой о дымоход, чтобы не упасть.

– Думаю, знаешь.