Миниатюрист

– Идиотка, идиотка, идиотка! – шепчет она, зажмурившись.

Ноги налиты свинцом, кожа пылает, тело тяжелое, словно мельничный жернов. Она чувствует, как ее приподнимают мужские руки, и, бессильно склонив голову, видит пять пальцев на ноге Йоханнеса. Впервые со щипка Марин кто-то до нее дотронулся.

– Нелла! – произносит знакомый голос.

Корнелия. Нелла позволяет вывести себя из комнаты. Служанка влечет ее по бесконечному коридору, словно они вдвоем спасаются от набегающей волны.

Йоханнес выкрикивает ее имя. Нелла слышит, но не может ответить. Если бы и могла, то захотела ли бы? Губы не шевелятся. Слова застревают на языке.

Корнелия спускается с ней по последним ступенькам, приказывает передвигать ноги.

– Господи Иисусе, моя госпожа! Идите же, ну идите, нужно как-то доставить вас домой!

Они проходят мимо мужчин во дворе. Корнелия загораживает хозяйку, чтобы они не поняли по ее лицу, какая разразилась катастрофа.

На Кловенирсбургвал горе Неллы вспыхивает с новой силой. Корнелия зажимает ей рот рукой, ибо на этих узких улочках крик привлечет слишком много непрошеного внимания.

Наконец дома. Дверь распахивается словно сама собой, но в тени передней их поджидают Марин и Отто. Пряча лицо, она позволяет Корнелии быть своим щитом и при ее помощи поднимается наверх. Забирается на кровать и натягивает брачные простыни, захлебываясь слезами.

Откуда-то из самого ее нутра вырывается вой – вопль, который вспарывает воздух.

Кто-то снова и снова гладит ее по лбу, поддерживает, заставляет что-то выпить. Вопль постепенно затихает. Отто, Марин и Корнелия, точно волхвы над яслями, склоняют над ней луноподобные озабоченные лица.

Со мной что-то не так, думает Нелла. Идиотка! Я не должна была…

Лица растворяются, обнаженное тело мужа исчезает в мрачном омуте, и Нелла проваливается во тьму.

Часть вторая Ноябрь, 1686

Течет ли из одного отверстия источника сладкая и горькая вода?

Послание Иакова, 3:11

Наружу

Ноздри щекочет сладкий аппетитный запах. Нелла открывает глаза и видит на краю кровати задумчивую Марин с тарелкой вафель на коленях. Застигнутая врасплох, золовка выглядит непривычно мягкой: серые глаза полуприкрыты, рот сложен в печальную линию. Семь дней она приходила посидеть с больной, и всякий раз Нелла притворялась спящей.

Мысли о Йоханнесе и Джеке Филипсе, точно бьющий крыльями мотылек, целыми днями звенели в ее голове. Силой собственной воли Нелла сделала мотылька бескрылым – оглушила и искалечила. Но не избавилась от него.

Я не способна жить в Амстердаме, думает Нелла, мечтая оказаться далеко-далеко. Я как ребенок, обремененный тяготами восьмидесятилетней старухи. Словно вся жизнь обрушилась на меня разом, и я тону в море догадок без всякой надежды его вычерпать. Как глупо было воображать, что смогу сделать Амстердам своим, что когда-нибудь сравняюсь с Йоханнесом Брандтом! Я сама лишила себя крыльев. Я потеряла достоинство.

В углу маячит необитаемый кукольный дом. Кто-то отдернул шторы, и в лучах солнца кажется, будто он увеличивается в размерах. Марин тоже обращает на него внимание – ставит тарелку с вафлями на пол, медленно подходит и запускает руку в миниатюрную гостиную. Вытащив колыбельку, качает ее на ладони.

– Не трогай, – выпаливает Нелла. Первые ее слова за неделю. – Это не твое.

Марин вздрагивает и ставит колыбель обратно.

– Принесла тебе вафли с розовой водой, корицей и имбирем. У Корнелии новая вафельница.

Нелла гадает, чем Корнелия ее заслужила. За каминной решеткой ярко и весело пылает огонь. Зима на дворе по-настоящему вступила в свои права.

– Ты, помнится, говорила, что пустой желудок для души полезнее, – огрызается Нелла, хотя все эти дни принимала сыр и тушенные с мясом овощи, которые оставляла под дверью Корнелия. Внутри закипают и рвутся наружу горькие обвинения.

– Поешь, пожалуйста.

Нелла берет делфтскую тарелку с узором из цветов и замысловатых листьев. Марин взбивает подушки. В золотистых, идеально хрустящих вафлях розовый дух смешивается с согревающим имбирем. Словно чувствуя невольное удовольствие хозяйки, Пибо весело клекочет.

Интересно, как поведет себя Марин, когда я ей расскажу?

– Может, хочешь встать? – Марин говорит как королева, заводящая дружбу с крестьянкой.

Нелла указывает на кукольный дом:

– Полагаю, ты была бы рада увидеть меня там.

– О чем ты?

– Моя жизнь здесь окончена.

Золовка каменеет, а Нелла отпихивает тарелку с недоеденными вафлями.

– Довольно твоих приказов, Марин! Я все поняла.

– Сомневаюсь.

– Да, поняла! – Нелла делает глубокий вдох. – И я должна кое-что тебе сообщить.

Бледное лицо Марин заливается краской.

– Ну, говори же!

Ощущая прилив сил от своей тайны, Нелла скрещивает на покрывале руки и пристально смотрит в серьезные глаза золовки. Тело налито тяжестью, словно прицеплено к кровати якорем.

– Я не без причины провалялась тут целую неделю, госпожа! Йоханнес… твой брат… Нет, не могу…

– Что?

– Твой брат – содомит!